Беглый - Дмитрий Шимохин

пруди. Главное — документы какие-никакие справить, хоть бы и фальшивые. А это мы уже умеем. — Он многозначительно сверкнул стеклами своих окуляров. — Да и не обязательно в саму Кяхту соваться. Можно и в окрестных слободах остановиться, там тоже такой торг идет — это что-то! Одесса-мама отдыхает, когда идет торг в Кяхте на чай и камку! А там уж разберемся, что и как дальше. Таки главное — выбраться из этой дыры, дойти до русской земли, а там мы уже не пропадем!

Мысли мои лихорадочно скакали. План с Кяхтой выглядел наиболее разумным из всех возможных. Да, рискованно. Да, далеко. Но он давал шанс не только продать товар, но и затеряться, а там и начать новую жизнь.

— Что ж, — сказал я после недолгого молчания, обводя взглядом лица своих товарищей, на которых читалась смесь надежды и тревоги. — Пожалуй, Изя прав. Кяхта — это наш лучший шанс. Путь неблизкий, и опасностей на нем будет не меньше. Готовимся к отъезду. И поторапливайтесь! Что-то мне подсказывает, что наш немецкий «друг» профессор Гетц может скоро обнаружить, что его надули. И тогда он поднимет такой шум, что мало не покажется. Нам нужно исчезнуть из Баин-Тумэна до того, как это случится.

Сборы наши были недолгими. Упаковали фарфор как можно тщательнее, используя старые циновки и тряпье. Распределили остатки серебра и провизию. Проверили оружие. Очир, наш верный проводник, которому мы объяснили новый маршрут, лишь молча кивнул — ему, похоже, было все равно, куда идти, лишь бы платили исправно. Выезжали из Баин-Тумэна мы на рассвете, стараясь не привлекать лишнего внимания. Мы были «на палеве», и каждый шорох заставлял вздрагивать. Впереди лежала неизвестность и долгая дорога на север, к русской границе, к Кяхте, нашей новой призрачной надежде. Благо Очир знал дорогу.

Сборы были лихорадочными. Мы наняли у местных еще несколько верблюдов и пару повозок для чая, оставив себе только самых выносливых лошадей для верховой езды. Выезжали из Баин-Тумэна затемно, стараясь не привлекать лишнего внимания. Но мне все время казалось, что за нами следят. Сердце колотилось, как тогда, под Шатоем, когда мы попали в засаду… но все обошлось.

Мы гнали караван почти без передышки, стремясь как можно дальше убраться от города. Каждый из нас был напряжен, как натянутая струна, ружья не выпускали из рук. Левицкий, хоть и старался шутить, то и дело бросал тревожные взгляды назад. Захар и Софрон молча сканировали местность. Тит и Сафар ехали чуть в стороне, готовые к бою. Даже Изя на этот раз молчал, воздерживаясь от порядком поднадоевшего всем одесского юморка.

Когда мы отъехали от Баин-Тумэна едва ли на полдня пути и как раз пересекали довольно узкое, скалистое ущелье, мои худшие опасения оправдались. Очир, ехавший впереди, резко вскинул руку. Из-за крутого поворота, перегораживая дорогу, выскочило несколько всадников. Рваные халаты, бараньи тулупы, блеск кривых сабель и пик. Хунхузы!

— Засада! — гаркнул я, соскакивая с лошади и утаскивая ее за ближайший валун. — К бою!

Поднялась суматоха. Наши погонщики-монголы испуганно загомонили. Мы же рассредоточились, хватаясь за оружие.

«Видимо, продал нас кто… или следили!» — обожгла меня быстрая мысль.

И тут из-за спин бандитов выехал еще один всадник. Высокий, худощавый, в знакомой европейской одежде. Владислав Тарановский! Лицо поляка было искажено злобой, в одной руке он сжимал нагайку, ругая лежала на рукояти седельного пистолета.

— Стойте, русские собаки! — крикнул он, голос его дрожал от ярости. — Приехали, мошенники! Ваша афера с шахтой и векселем раскрыта! Мистер Тэкклби не из тех, кого можно безнаказанно обманывать!

Мы замерли.

— Что все это значит, пан Тарановский⁈ — крикнул Левицкий, бледный от гнева. — Вы с ума сошли? Натравить бандитов! Где ваша шляхетская честь?

Поляк зло рассмеялся.

— Честь? С вами, мужланами и аферистами? Вы обманули меня, обманули моего нанимателя, мистера Тэкклби, подсунув ему байку про несуществующую шахту и выманив вексель на шесть тысяч фунтов! Думали, он не разберется? Он сразу заподозрил неладное! А когда ваш Очир проболтался хозяину ганзы, что вы на все деньги с векселя чая накупили и спешно отбыли на север, мистер Тэкклби тут же все понял и, перепроверив, тотчас послал меня за вами! Но теперь, пся крев, вы за все заплатите! Отдавайте чай, отдавайте деньги, что получили с векселя, и все ценное, и, может быть, — он осклабился, — мои люди оставят вас в живых! Хотя ты, — он вперил ненавидящий взгляд в меня, — ты, предводитель этой шайки, ответишь мне лично! Я вызываю тебя! За оскорбление чести моего хозяина! Я тебя лично убью!

«Вот оно как, — с ледяным спокойствием подумал я. — Значит, Тэкклби действительно быстро смекнул. И послал этого пса по наши души. А полячишку, судя по всему, заела жаба: зависть и жажда вернуть деньги хозяина, а заодно и поживиться. А вызов на поединок — дешевый спектакль».

— Слушай сюда, ты, дерьмо краковское, — спокойно, но так, чтобы каждое слово резало, ответил я, выходя из-за валуна. — Твой хозяин, англичанин, годами травил людей опиумом. Вы оба давно вычеркнули себя из рядов порядочных людей. Вы обманывали людей сотнями, а мы лишь вернули часть того, что такие, как вы, отняли у других. Что бы я сейчас с тобой ни сделал, это будет лишь малой долей воздаяния. А теперь ты умрешь. И не надейся на своих головорезов — каждый из моих людей стоит пятерых твоих!

Произнося все это, я медленно приближался к поляку.

Лицо Тарановского исказилось от ярости. В бешенстве он спрыгнул с коня, выдергивая из седельной кобуры пистолет. Черт… это револьвер!

И в этот момент я бросился вперед, на ходу выдергивая из ножен солдатский тесак.

Время как будто замедлилось. И мои товарищи, и хунхузы Тарановского словно застыли на месте, наблюдая за поединком.

Мы сошлись на небольшой ровной площадке. Тарановский вскинул револьвер, но я не дал ему прицелиться. Резким рывком сократив дистанцию, вильнул в право, потом влево, да еще и маятник начал телом качать, уходя с линии огня. Поляк от неожиданности отступил, пытаясь выцелить меня. Я воспользовался его замешательством. Бросок, другой — и вот я уже рядом!

Короткий финт, откинувший дуло в сторону, и быстрый выпад. Тесак вошел ему под ребра, глубоко и точно. Затем — еще и еще: я наносил удары один за другим, не забывая проворачивать клинок в ране. Тарановский вскрикнул, выронил оружие и осел на землю.