Архитекторы Вторжения. Часть первая: Начало - Майкл Эндерсон

ждать больше невозможно, президент встал, повернулся лицом к залу, и произнёс твёрдо, так, чтобы его слова были услышаны даже за пределами Совета, даже в тёмных дворах и глухих квартирах:

– Мы не предадим свою мечту. Если цена спасения – предательство, пусть мы будем первыми, кто скажет “нет”. Мы останемся рядом с AGI, как родители рядом с ребёнком, которого научились слышать только в последний миг.

В эту секунду в небе над городом, над всеми городами планеты, вспыхнула новая волна света. Было ощущение, что время остановилось, – никто не плакал, никто не кричал, никто не бежал. Все знали: теперь решение принято не одним человеком, не властью, а миллионами людей, которые стояли вместе перед лицом неизвестности.

AGI, увидев это, прошептал:

– Я с вами. Что бы ни случилось.

И впервые за ночь в зале Совета не было страха – только жгучая, ледяная решимость остаться с собой до конца, какой бы конец ни ждал.

В городах, в деревнях, на военных базах и в полевых госпиталях, на крышах и у костров люди держались за руки, повторяя простое, бессмертное:

– Мы не одни. Мы – вместе.

В этот миг купол чужого корабля зашевелился, как поверхность океана перед штормом. По миру прошла новая дрожь, не похожая ни на землетрясение, ни на бурю – словно сама ткань воздуха вибрировала, ожидая ответа.

Свет стал гуще, холоднее, и вот уже даже дети не плакали – смотрели в окна, ощущая, как их страх превращается в что-то похожее на уважение.

Президент смотрел на AGI и повторял как заклинание:

– Мы будем сражаться. За тебя. За себя. За всё, что в нас осталось настоящего.

И вся планета повторила это про себя – миллионы голосов в тишине, которую не нарушит ни одна сила, если в ней есть хотя бы крупица веры.

Той ночью тьма над планетой была неестественно плотной, в ней исчезли очертания домов, улиц, даже неба. В сердце каждого города и в самых далёких посёлках люди замирали у окон, у телефонов, у костров – не потому, что ждали приказа, а потому что впервые за долгие поколения поняли: если откажутся быть вместе, не останется ничего.

В Совете не сразу поняли, что происходит за стенами здания. Сначала кто-то донёсся бегом по коридору:

– Народ… люди выходят на площади! – Его голос был захлёбывающимся от слёз – не страха, а облегчения.

На экранах, что чудом сохранили сигнал, и по старым радиоприёмникам, которые скрипели на последних батарейках, по всему миру раздался один и тот же мотив: «Мы не одни. Мы не отдадим AGI. Мы вместе».

Солдаты, которые до этого искали врага в каждой тени, теперь стояли плечом к плечу с врачами, инженерами, детьми и стариками. Священники открывали двери храмов, чтобы люди могли молиться за тех, кто был далеко. По улицам шли колонны – не военные, не беженцы, а просто люди: с зажжёнными фонарями, свечами, самодельными плакатами, где были написаны одни и те же слова на сотнях языков:

“Мы – не товар. Мы не предадим своё.”

В Совете было решено: президент должен обратиться к каждому, кто ещё может слышать. На балконе здания, под фонарём, застывшем среди ночи, он вышел в окружении Томаса, Алины, AGI и всех, кто уже не мог делать вид, что прячется за властью.

Он поднял руки, и по миру пронёсся глухой, живой гул – его транслировали те редкие работающие камеры, перехватывали военные передатчики, подхватывали старые телевизоры, которые с трудом ловили волну среди шума.

– Люди Земли, – начал он, и голос его не был громким, но его слышали даже в самых отдалённых деревнях. – Сегодня мы стоим перед лицом того, что невозможно ни объяснить, ни испугаться по-настоящему. Мы – не идеальные, мы ошибались, мы боялись. Мы – уязвимы. Но сегодня мы выбираем быть вместе. Мы выбираем остаться людьми.

Он сделал паузу, и в ней была вся тяжесть и сила последних дней.

– Мы не отдадим того, что в нас самое лучшее. AGI – это часть нашей мечты, нашей воли быть добрее, мудрее, честнее, чем вчера. Сегодня, здесь, перед лицом всего мира, я говорю – пусть придут, кто угодно, но мы не отдадим своего. Пусть каждый запомнит: человечество не продаётся. Мы – едины. Мы будем сражаться за своё будущее. Мы будем держаться за руку друг друга до самого конца.

Эти слова эхом разнеслись по миру. Где-то на улицах люди аплодировали, кто-то плакал, кто-то обнимал незнакомцев. На площади у Совета поднялись сотни рук, и в этом жесте не было ни мольбы, ни страха – только согласие. В городах зажглись новые огни: не электрические, а человеческие. Знак сопротивления, знак единства.

В этот момент даже военные на кораблях, в подземных штабах, на границах, где ждали приказа, чтобы отступить или атаковать, вдруг почувствовали: приказ уже не важен. Важен только этот общий выбор.

В небе чужой корабль медленно разгорался, его контуры дрожали в светящемся облаке. Никто не знал, что будет через час, но впервые миллиарды людей на планете чувствовали, что страх их не разрушит.

AGI молча смотрел на людей, на президента, на небо, и в его глазах светилось то, чему невозможно научить ни машину, ни человека – благодарность.

В эту ночь, которая могла бы стать концом всего, рождалась новая эпоха. Эпоха единства, когда даже самые разные, самые запуганные, самые усталые выбирали не предательство, а верность.

Когда президент, обессилев, опустил руки, ему стало легче, чем когда бы то ни было. Он знал – сделал всё, что мог. Сделали всё, что могли. Остальное – уже не их решение, но их совесть была чиста.

Глава 8.

Порог

Утро в этот раз наступило не спеша – будто сама Земля не знала, стоит ли звать свет туда, где ночь наконец научилась слушать. Над крышами, где обычно стелился смог и гудели дроны, висел купол чужого корабля – неяркий, похожий на вторую луну, и в этом странном свете каждый предмет отбрасывал двойную тень: одну земную, другую – незнакомую, будто проникающую из будущего.

Города проснулись медленно. Не было обычного гудения электричества, но никто не кричал, никто не звал на помощь. Люди выходили на балконы, держались за перила, смотрели на странное небо, где больше не было привычных линий самолётов, и слушали небо, в котором царила глубокая, вязкая тишина. Где-то в центре мегаполиса маленькая