Моя чужая новая жизнь - Anestezya

— Всем в укрытие! — кричал где-то Кребс.

Тяжело найти укрытие на ровном месте, но воронок я думаю здесь уже немало. Обернувшись, я застыл словно зелёный новобранец, глядя, как из нижнего отсека танка выбирается мехвод. Пошатывающийся, весь перепачканный кровью и копотью боец занёс вперёд руку. Я едва успел пригнуться, граната тяжело упала в землю всего в нескольких метрах от меня. Меня тряхнуло взрывной волной, словно кто-то с силой ударил в грудь. Временно я оглох от грохота, голова словно взорвалась болью. Мне показалось, что я падал бесконечно долго. Приземлился я не на ожидаемо рыхлую землю, а на прогнившие доски.

— Что за…

В сгустившихся сумерках практически ничего не видно, но я четко ощутил, что рукой задел чье-то тело. Машинально выхватив нож, я шёпотом спросил:

— Кто здесь?

Глаза с трудом привыкали к темноте, но по-моему, цвет формы у этого солдата серый. Приглядевшись, я заметил светлые пряди волос и услышал знакомое язвительное:

— Добро пожаловать в команду неудачников, герр лейтенант.

— Эрин? — недоверчиво переспросил я.

Почему она опять оказалась в самой гуще событий вместо того, чтобы дождаться эвакуации штаба? Впрочем чего ещё ожидать от этой своевольной девчонки?

— Ты цела?

— Вроде бы да, — она болезненно скривилась. — Но это не точно.

Я сам чувствовал нарастающую боль в правой лодыжке, наверное ушиб или подвернул при падении, но выбираться из этой воронки как-то надо. Почему она оказалась намного глубже, чем положено? Я всмотрелся, прикидывая, что глубина здесь как минимум с два моих роста.

— Будет непросто выбраться отсюда, — пробормотал я, пытаясь встать.

Ногу прострелило острой болью от кончиков пальцев до бедра, и я заподозрил, что это не простой вывих.

— Да уж, «удачно» нас забросило в чью-то могилу, — отозвалась Эрин. — И главное символично, не находишь?

Она права. Доски, на которые я приземлился, при ближайшем рассмотрении оказались остатками гроба. Я почувствовал, как неприятный холодок пробежался по затылку при виде белеющего в свете луны черепа. Странно, когда видишь раненых и умирающих на передовой, чувствуешь лишь дикое желание выжить и не оказаться на их месте, а сейчас на какой-то момент стало по-настоящему страшно. Как от смерти не бегай, все мы однажды станем грудой изъеденных временем костей. До этого момента хочется взять от жизни как можно больше. Вопрос в том, что оставит нам после себя эта война? Я всё-таки поднялся, стараясь не сильно опираться на пострадавшую ногу:

— Здесь довольно глубоко, но я подниму тебя насколько возможно повыше. Попробуй вылезти, а дальше по ситуации. Если поблизости есть кто-то из наших, пришлёшь ко мне, а если нет, уходи и спрячься в лесу.

— Не уверена, что получится, — Эрин с трудом поднялась и снова сморщилась от боли. — Я по ходу отбила весь левый бок, больно шевелить рукой.

— Если русские прорвали оборону, нас либо убьют, либо возьмут в плен. Мы должны убраться отсюда как можно скорее.

Помня о её ушибах, я постарался как можно осторожнее придерживать её, что конечно было невозможно. Мне тоже не удалось избежать новой вспышки боли. Чтобы подтянуться и подтолкнуть её вверх, пришлось опираться на обе ноги.

— Давай, подтянись ещё чуть-чуть, — подбодрил её, чувствуя, как от боли потемнело в глазах. Руки дрожали от напряжения. Я чувствовал, как она подалась вверх, и только подумал, что у нас почти получилось, как она заскользила обратно.

— Чёрт, — глухо простонала Эрин. — Говорю ж, я руку сломала… Не могу…

— Так легко сдаёшься?

Я едва сдержал стон, когда её ноги проехались по бедру. Я понимаю, что она не тренированный солдат — сколько Кребс ни бился, гоняя «Карла», всё без толку — но чёрт возьми, у нас есть только один шанс выбраться из этой могилы. Я не позволю ей так просто его похерить.

— Блядь, посмотри на это, — она протянула ближе руку — пальцы торчали под неестественно выгнутым углом, опухшее запястье наливалось нездоровой синевой. — Как-то не очень подходит для цирковых трюков, правда?

Конечно я не изверг. Придётся смириться, что мы застряли здесь неизвестно насколько. Я устало опустился на землю, Эрин примостилась напротив.

— Как ты вообще оказалась здесь?

Я постарался поудобнее пристроить ноющую болью ногу. Как бы это был не перелом.

— Можно подумать в деревне было безопаснее, — хмыкнула она. — В штаб, где ты приказал мне оставаться, попал снаряд, я надеялась переждать этот пиздец в лесу.

— Не выражайся, — я всё понимаю, у неё стресс, но меня коробит, когда я слышу такие словечки от девушки.

— Как скажешь, капитан Америка.

Нет, она ещё и смеётся. По-моему, ситуация мало располагает к веселью.

— Я смотрю тебе всё нипочём. Мир летит к чёрту, а ты продолжаешь сыпать дурацкими шуточками.

— Это нервное, — вздохнула Эрин, повертев в пальцах сигарету. — Есть зажигалка?

Я полез в карман, доставая заодно и портсигар. Автоматически прислушался, но похоже штурмовики улетели. Делая первую за долгое время затяжку, я пытался прикинуть, что сейчас происходит наверху. Если подкрепление до сих пор не прислали, то неизвестно чем закончится этот бой. Остаётся только ждать, что нас обнаружит кто-то из солдат. Лучше бы из наших. Сколько из моих парней остались живы? Я старательно гнал мысли, что Фридхельм тоже может лежать с развороченным животом или пробитой грудью, как те солдаты, что попадались мне на глаза. Он конечно уже не зелёный юнец, кое-чему научился, но разве кто-то из нас застрахован от случайной пули или брошенной в спину гранаты?

— Дурацкие шуточки, как ты это называешь, порой единственный способ не сойти с ума, когда мир летит к чёрту, — тихо заговорила Эрин. — Когда я закрываю глаза, то вижу месиво из окровавленных тел, и кажется до сих пор слышу крики горящих заживо. Если это можно развидеть и выкинуть из головы хотя бы на пару минут, какая разница каким способом я это делаю?

За столько недель я привык видеть в её глазах раздражение, насмешку, страх, но сейчас в них читались усталость и какое-то презрение. Поскольку смотрела она не на меня, оставалось только теряться в догадках, на кого направлены эти эмоции. Мне снова показалось, что передо мной сидит не вчерашняя школьница, а проживший не один десяток лет человек.

— Ты всё ещё можешь передумать насчёт