Моя чужая новая жизнь - Anestezya

Фотографии, которые хранишь, вспоминая, как были счастливы вместе. «Всего лишь имя» — это пока всё, что я могу вписать в нашу с ним историю. Так что мне плевать как это выглядит, ясно?

Я почувствовал, как где-то внутри кольнула тоска. Слишком хорошо понимал, о чём она сейчас говорит. У нас с Чарли была такая карта памяти. Маленький бар, где работала Грета, кинотеатр на углу Розен-штрассе, куда мы бегали каждую пятницу, кондитерская, в которой мы с Виктором брали девчонкам яблочный штрудель, старые липы на бульваре, где мы любили допоздна гулять весной… Разве я не прав, пытаясь сохранить эти воспоминания? Не хочу, чтобы в нашу историю были вписаны скомканные объяснения в пропахшем лекарствами госпитале, слёзы при очередном прощании возможно навсегда и тоска в ожидании новой встречи. Взглянув на Эрин, я почувствовал непривычную жалость. Действительно, что хорошего они с Фридхельмом видели за эти месяцы? А тут ещё я такое сотворил, можно сказать накинулся на неё, вместо того чтобы защищать.

— Я не знаю, как скажу ему об этом, — пробормотал я.

— Ты нормальный, нет? — тут же отреагировала Эрин. — Что и главное зачем ты собрался ему говорить? Совесть замучила, да? А ты подумал, что ему делать с этой информацией? Давай ещё и Чарли расскажем, если хочешь, чтобы ваш роман закончился, не успев начаться.

— А что ты предлагаешь? Молчать и как ни в чём ни бывало смотреть ему в глаза?

Всё-таки странно она реагирует. Девушка, у которой есть жених, должна по идее испытывать больше эмоций в такой ситуации. Хотя бы смущение или гнев. Да и раскаяние бы не помешало! В конце концов, ответила же она на мой поцелуй.

— Именно это я и предлагаю! Устроил тут драму на пустом месте. Мне, знаешь ли, тоже несвойственно сосаться за спиной у любимого человека с первым встречным, но раз уж так получилось, я не собираюсь никому портить жизнь и рефлексировать. Забудь, ничего не было, и я забуду.

Эта ночь казалась бесконечной, уснуть я так и не смог. Тупая боль глухо пульсировала, волнами расходилась от ступни всё выше. Раскаты орудий долетали уже откуда-то издалека, и я устало прикрыл глаза. Я хочу, что бы скорее наступил рассвет, чтобы лучи солнца выжгли всю кровь и грязь вокруг. Неизвестность медленно убивала, я старался подумать о чём-то кроме бесконечных догадок, что сейчас творится в радиусе этой чёртовой могилы, но в голову лезла лишь всякая дрянь. Я не мог не думать, где сейчас Фридхельм, что испытают родители, если получат жетон с припиской: «Пал смертью героя на поле боя во имя славы Германии и за фюрера». Я часто слышал, что война оставляет отметины до конца жизни. Мне страшно, что воспоминания последних двух лет постепенно заглушат все те светлые, что хранились в моей памяти.

Эрин к моему удивлению по-прежнему сидела, тесно привалившись к моему плечу. Держаться подальше друг от друга мы будем, когда отсюда выберемся, а сейчас важно сохранить даже эти жалкие крупицы тепла. Бросив осторожный взгляд, я решил, что она похоже спит. В слабом лунном свете она снова казалась почти ребёнком. Ребёнком, потерявшимся в огромном мире. Я подавил порыв погладить её по макушке, как обычно успокаивал Фридхельма. С этого и надо было начинать, а не лезть целоваться. Теперь даже дружеское участие будет выглядеть двусмысленно. Словно почувствовав на себе мой взгляд, Эрин открыла глаза:

— У нас ещё есть вода?

Я поболтал полупустой фляжкой:

— Держи.

— Я буквально пару глотков, — мы оба понимали, что как ни растягивай, рано или поздно вода всё равно кончится. — Слышишь? — она прислушалась, и я тоже услышал чьи-то голоса. — Ну что, начинаем дружно орать?

— Подожди, пусть подойдут ближе, нужно убедиться, что это не русские, — я достал свой «Вальтер». В обойме оставалось всего пара патронов.

— Возьми и мой тоже, — Эрин протянула свой пистолет. — В этом деле я тебе не помощник.

Я прищурился от бьющего в лицо света фонарика:

— Герр лейтенант! — Бартель обернулся, прокричав: — Сюда, я нашел их!

— Осторожнее, — я едва успел увернуться, когда Фридхельм без раздумий спрыгнул вниз.

Он склонился, сжимая меня в торопливом объятии:

— Я так испугался за тебя! Каспер сказал, ты в одиночку полез под этот чёртов танк.

Он порывисто обнял Эрин и, услышав тихий стон, беспокойно спросил:

— Ты ранена?

— Да там фигня, живая и на том спасибо, — она вымученно улыбнулась.

— Почему ты здесь? Я искал тебя в доме, но эта женщина сказала, что ты не возвращалась из штаба.

— Они закрылись в подвале. Я побоялась оставаться в избе, думала, в лесу будет безопаснее.

Вот оно значит как. Хозяева дома не пустили её в убежище. Война не знает жалости — большевики не щадят никого, даже своих. Вчера от снарядов их авиации пострадали и жители деревни.

— Ничего, сейчас поедем в госпиталь, — Фридхельм ласково гладил её щеки, виски, губы, словно не мог поверить что она рядом.

Наверное Эрин права, если я повинюсь за свою глупую выходку, лишь причиню ему ненужную боль.

— Ты плачешь?

— Я… я боялась, что больше тебя… не увижу…

Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу её плачущей. Злой, насмешливой, испуганной — сколько угодно.

— Я же обещал вернуться.

Я отвёл глаза — эта сцена выглядела более интимно, чем когда я застал их в полуголом виде. Их взгляды, бережные касания, слова. В них светилась такая искренняя любовь.

— Винтер, держи, — кто-то из парней сбросил вниз верёвку.

Фридхельм помог мне подняться:

— Сначала ты, — заметив, что я стараюсь не наступать на больную ногу, он сжал моё плечо и ободряюще улыбнулся: — Ты сегодня спас жизнь многим, мы все считаем тебя настоящим героем.

Что ж, возможно парни и считают меня героем, но глядя в глаза Фридхельма, я меньше всего чувствовал себя таковым.

* * *

В госпитале был наплыв раненых — русские упорно не хотели мириться с утерянными позициями и атаковали несколько точек. Эрин уже отправили в операционную. Я услышал её сдавленный крик, затем жалобное:

— Да что ж вы за изверги, вам морфия жалко?

— Эрин, я сделала укол, он ещё не успел подействовать, — терпеливо заговорила Чарли. — У нас нет времени ждать, очень много раненых.

— А