Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

— Ты баньки не таращи, потому что выпадут, — добавил шляхтич. — Сомневаюсь, что Ковен будет работать тебе за почтальонов.

— Вот ведьмы, — расстроился Игнат и перевел внимание на утихшего Чернововку. — Что там пишут, Щезник?

– Она просит прощения, – ответил Северин растерянно.

– Кто? — удивился Ярема. - Ведьма? К которой ты... Да ну!

— Наверное, ты прав, Эней, — сказал Чернововк. – Я ничего не понимаю в женщинах.

– Никто не понимает, – махнул рукой Игнат. — Ты сильно не расстраивайся, потому что все равно не поймешь. Слушай, если уж такая оказия, а можешь ее спросить, сможет ли она пересылать мои...

– Нет.

— Нехороший ты человек, брат, — покачал головой Игнат. — И зачем я тебя учу сабельного боя?

– Зачем она написала? Не понимаю, – Северин встал и копнул столбик беседки. — То тыквы даст, то прощения...

- Одно из двух: или ей плохо от того, как она повелась, или ей чего-то от тебя надо, - отозвался Филипп.

– Или все вместе, – добавил Ярема.

- Ты простишь? – поинтересовался Игнат.

- Не знаю, - ответил Чернововк. — За последние недели она прямо из головы выскочила. Я даже не упоминал ее.

- Да-да, - Гнат глубокомысленно накрутил селедку вокруг уха. - Так она тебе безразлична?

– Не знаю, – ответил Северин. – Пойду вещи соберу.

На самом деле он просто ушел от разговора.

Послание Лины вскочило, выбило из состояния мрачной готовности к худшему, и это раздражало. Какого черта она о нем вспомнила? Все, что Лина хотела сказать, было сказано, зачем месяц спустя извиняться? Что мешало сделать это тогда, когда оно имело значение? И что ему теперь с этим извинением делать?

Чернововк распихал вещи по саквам, после чего понял, что делать ему теперь нечего. Возвращаться в беседку не хотелось. Чтобы упустить время и уйти от лишних мыслей, он засел за давно нечитаемую монгольскую книжечку легенд. Захар не уставал утолить, что знание языка нужно постоянно питать, как костер подкармливают хворостом, иначе он сгорает и остается именно уголь. За книгой Северин уснул.

После завтрака в поместье прибыли два казначея — содержать дворец под контролем Ордена и подготовить документы в многочисленные учреждения с правильными формулировками произошедшего в имении инцидента.

Шаркань приветствовал хозяина счастливым ржанием. Северин заходил к нему каждый день с каким-нибудь гостином, но сегодня вместо еды держал упряжь и саквы, чему жеребец радовался неистово.

— Да-да, друг, — юноша успокаивающе погладил коня по холке. — Я тоже засиделся.

В ноге выстреливали боли, но постоянные перевязки и относительное спокойствие пошли на пользу: рана не кровила, не беспокоила при ходьбе, напоминала о себе только при определенных усилиях, например, когда он садился верхом.

Перед главной лестницей дворца кипело. Ватага назначенцев, Семен с помощниками у телеги, Катря и второй контрразведчик, пара казначейских, и все это под несколькими десятками взглядов из окон.

Двое назначенцев в сопровождении Стефана вынесли тяжелый сундук и поставили его к телеге, отчего смысл ее красноречино звякнул. Служки начали сносить продукты, вскоре ящик исчез под запасом провианта.

— Куда это вы собрались, малыши? — подъехала к шайке Катя.

После похорон Вишняка они почти не виделись.

- Вместе с вами едем, - ответил Северин как можно вежливее, потому что остальные ответить не рискнули.

– То есть напросились нам на шее, – сказала Катя.

— Почему ты так с нами разговариваешь? — не сдержался Северин и тут же пожалел.

Да что со мной происходит? – отчаянно подумал юноша.

Игнат сокрушенно покачал головой. Катя приблизилась, укусила Чернововка ледяным взглядом и прошипела:

– Не нравится, как я говорю? Попробуй уткнуть мне язык.

Северин отвел глаза, признавая поражение. Катя сплюнула под копыта Шарканя и уехала к назначенцам.

- Какая муха тебя лягнула? – спросил Ярема. – Не стоит с ней так разговаривать!

Чернововк пробормотал несколько непристойных слов. Настроение, и без того не самое лучшее, упало еще ниже.

Когда провиант был загружен, Самойло пожал руки казначеям и запрыгнул на коня. Вместе с другим назначенцем он ехал первым, затем следовала пара контрразведки, телеги, ватага молодых часовых и остальные назначенцы.

Отряд не успел двинуться, как из аллеи во дворец ворвался всадник.

— Кто из вас Самойло Кныш? - Спросил он, переводя дыхание.

Конь под ним тяжело дышал и дрожал — гнали его нещадно.

– А это еще кто такой? – спросил Игнат.

После короткого разговора с Самойлом процессия отправилась дальше, а неизвестный всадник подъехал к юношам. У него был худой, с большими залысинами, длинные обвисшие усы и голубые, почти прозрачные глаза. Северин вспомнил его по Буде.

– Мирон Деригора, – представился характерник.

- Учитель брата Павла, - сказал Филипп.

– А вы его ватага? Я услышал весть и примчался сюда. Когда вернулся от османов и узнал об исчезновении моего болвана, пусть ему Мамай помогает, где бы он сейчас ни был... Примчался. Как-нибудь помогу! Благодаря небу, что брат Полын все понял и разрешил остаться. Потому что я ехал без согласований, без приказов, просто вслепую.

Он ладонью вытер пот с лица, перевел дыхание и огляделся.

- Впервые вижу такой большой отряд со времен Волчьей войны. Ох, братия, надерем мы сраки тем подонкам, Богом клянусь, надерем!

* * *

Отряд, которого Мирон Деригора не видел со времен Волчьей войны, не мог не привлечь лишнего внимания, что, учитывая таинственность задачи, было крайне нежелательно — поэтому для путешествия Самойло выбрал забытые окольные пути, где не встречалось ни души. Мало кто из местных знал о существовании тех дорог, но характерный атлас помнил все.

Переезд забрал долгих три с половиной дня. Движению постоянно что-то мешало: дорогу перекрывали поваленные деревья, в глубоких ямах воз рисковал остаться навсегда, иногда дорога исчезала, и характерникам по несколько часов приходилось толкать по колени в грязи через раскисшее поле. Надо отдать должное Семену: телеги подготовили отлично, новые колеса легко проворачивались на оси, иначе путники имели все шансы погрязнуть в тине на веки вечные.

— Обожаю волчью тропу, — сказал Игнат, тщетно пытаясь отдернуть грязь с шеи. — Несколько дней назад ночуешь во дворце, а сегодня уже по уши в дерьме. На зубах хрустит.

- Пельку стулы, - грянула Катя. — Скулишь, как девчонка!

Пристыженный