Фантастика 2025-68 - Алексей Владимирович Калинин

На работу Ярик не ходил, ведь детям не полагается работать, не так ли? Целыми днями недоребенок только и делал, что спал да жрал, а когда это ему надоедало, он, как бы это помягче сказать... проказничал. Например, мог плюнуть в проходившего мимо человека или перебить всю кухонную посуду. Ругаться на чудика, а тем более наказывать его физически, строго запрещалось.

— Любое наказание — это насилие! А насилие — это зло! Ботаны против зла и насилия! — так Свобода объясняла это решение.

Как-то раз Ярик помочился на свежевыстиранную одежду, и Профи, занимавшаяся постирушками, врезала ему в челюсть. Увидев это, Свобода провела с нарушительницей воспитательную беседу. Рассказала ей о том, что каждый человек вправе отождествлять себя с кем и с чем угодно, что мы должны с пониманием относиться к таким людям, как Ярик. Также в ее речи звучало много странных слов, таких как «гендер», «бинарная система» и так далее. Что самое паршивое, она потребовала, чтобы обиженному были принесены извинения.

— Еще чего! —возмутилась Профи и наотрез отказалась извиняться.

Намечался большой скандал, который мог привести к нашему выдворению из общины. И тут в дело вступил Фидель. Они с Профи о чем-то немного пошушукались в сторонке, и проблема решилась. Ярик не только услышал извинения, его даже погладили по голове. В ответ он ласково мурлыкнул и попросился на ручки, но Профи пожаловалась на боль в руке и сбежала к своим постирушкам.

Что-то опять меня унесло в сторону... Итак, вернемся к моменту моего возвращения в нашу комнату.

Циклоп лежал на спине, подложив руки под голову. Маску детектива Форсети, очки и перчатки мутант не снимал даже ночью. Ботаны не одобряют замки и щеколды и поэтому все двери в доме были нараспашку. Профи ковырялась отверткой в чудо-кресле. Фидель взбивал подушку.

Я подошел к Помилке и потрепал ее по волосам.

— Все, Нора наша! — гордо сказала Профи, утирая со лба пот.

— Какая Нора? — не сразу сообразил я.

— Кресло полковника Годара... Ты что, забыл? «Новый разум». Но-ра.

— А, вот ты о чем... И что с ней? В смысле, с ним?

— Теперь она может выполнять все наши команды. А прежнего хозяина я удалила из списка пользователей.

— А эту Нору не засекут?

Профи сунула отвертку в карман спортивных брюк и улыбнулась:

— Не-а. Не буду вдаваться в подробности, но полковник Годар позаботился, чтобы кресло оставалось незамеченным. Отродясь не видела такой защиты от шпионажа. Видать, старому хрычу тоже есть что скрывать.

— Нора, который час? — решил я протестировать средство передвижения.

— Я ее временно отключила. Больно много энергии жрет, а аккумулятор совсем дохлый.

И вдруг я неожиданно для самого себя тихо ляпнул:

— У нас с Ланой ничего не было.

— Ну не было и не было. Какое мне до этого дело? — холодно сказала Профи.

— Ну так, просто сообщил...

Я ожидал от нее всего, только не равнодушия.

Обиженный, я лег на свой матрас накрылся пледом с головой, недовольно крикнув:

— Свет погасите! Тут люди спят!

— А здесь люди делом заняты... Спи давай, герой-любовник, — расхохоталась в ответ Профи.

«Надо было держать язык за зубами, — ругал я сам себя. — Теперь насмешек не оберешься».

Я ворочался с бока на бок, пытаясь уснуть, но мысли о сегодняшнем позоре не давали мне сомкнуть глаз.

И чтобы немного успокоится, я стал думать о книге. О романе «Девочка из шара», который планировал написать.

Да, я решил писать сам, в одиночку. На фиг мне сдался этот продавец комиксов? Справлюсь и без него! Но я помню добро и обязательно отблагодарю Абу каким-нибудь ценным подарком. К примеру, подарю ему нового аниматронного Игорька. Пусть порадуется.

С главным героем моего романа, кажется, все ясно. Им буду я сам, Вук Обранович по прозвищу «Проныра». Писать ли мне от третьего лица либо от первого? Пожалуй, от первого будет лучше. Лучше и проще. А простота — ключ к успеху.

Хм-м, ведь если задуматься, то моя жизнь достойна не одного романа! Можно написать целую серию. «Приключения Вука Обрановича». Звучит? Или «Приключения Проныры». А может, просто, коротко и понятно: «Проныра»? Да, над этим нужно хорошенько подумать...

Но ведь серия может не зайти читателю? Бывает же, и нередко, что после отличного первого романа, просто хорошего второго и так себе третьего автор ударяется в самоповторы, и потекло дерьмо по трубам... Читатель, даже самый преданный, перестает покупать книги своего кумира. Критики награждают его уничижительными эпитетами типа «безыскусный штамповщик» или просто «бездарь». А дальше — забвение, алкоголизм, паперть и одинокая смерть в бесславии.

Так может, тогда хрен с ним, с романом? Может, взяться за комиксы? Писать буковки в облачко всяко легче... Комикс, кстати, может получиться забористым! Главное, подыскать хорошего художника. И побольше колоритных злодеев, публика это любит. Мне и выдумывать особо не надо: Пигмей, Чучельник, Рохля, безумец Яков... А полковник Годар и Пятеркин! Кстати, а что, интересно, происходило на секретной базе после нашего побега?

И я тут же вообразил себе это...

Полутемный кабинет. В углу кулер с водой, тут же — бронированный сейф. Посреди кабинета стол, на нем — компьютер, стопка разноцветных папок и пресс-папье в виде чугунной литой гирьки. На стене висит огромная фотография снежного человека в полный рост: он идет, широко раскинув руки. За столом сидит полковник Годар, он вот-вот лопнет от распирающей его злости. Рядом стоит растрепанный Пятеркин. Шишка на лбу крест-накрест заклеена лейкопластырем, с его носа свисает огромная сопля.

Полковник Годар отчитывает спецагента:

— Трус, мразь, сволочь, червяк! Ты у меня в Дристане сгниешь!

Пятеркина трясет так, словно он только что пришел с лютого мороза, и он заплаканным голосом мямлит:

— Но товарищ полковник...

— В Дристан! — не унимается Годар. — Ты должен был костьми лечь, но не дать им уйти! Трус, сволочь, тряпка!

Полковник достает из ящика стола бутылку коньяка, делает глоток, занюхивает рукавом пиджака.

— Нора, сообщи мне... — кашляя, говорит он, но потом вспоминает, что лишился своего чуда-кресла и в ярости бросает бутылку в угол.

Бутылка разбивается о стену. Пятеркин становится на четвереньки и начинает собирать осколки.

— Боже мой, боже мой, — причитает Годар, глядя на обтянутый