Фантастика 2025-161 - Мила Бачурова

Год в Бункере, в столовой, обязательно появлялась елка. В детстве Эри была твердо уверена, что ее приносит Дед Мороз. Годам к семи начала сомневаться и подглядывать за взрослыми. Когда вывела их на чистую воду — она вспомнила вдруг, с какой дурацкой обидой рассказывала о своих наблюдениях Григорию Алексеевичу — тот улыбнулся, подмигнул и поздравил Эри с тем, что теперь она тоже взрослая. И может помогать устраивать праздник для малышей — наряжать елку, украшать столовую и заворачивать в красивую бумагу подарки. Эри посвящением во взрослые страшно возгордилась, и в ближайшие три года — до тех пор, пока не подросли следующие догадавшиеся, в Бункере не было более ретивой украшательницы, чем она.

Елку привозил в Бункер пожилой ремесленник Тимофей. По полночи проводил в лесу, разыскивая достойную детского праздника красавицу. Даже когда изменился климат, и удушливая жара сменилась морозом и снегопадами, «налаживал» специально сконструированные санки, прицеплял к ногам широкие охотничьи лыжи и уходил в лес.

Эри однажды слышала, как Вадим Александрович отчитывает Тимофея:

«Тимофей Степанович, бога ради! Ну кому нужно это геройство, в ваши годы бродить по лесу? Неужели нельзя нарядить искусственную елку, мы ведь нашли в институтских лабораториях целых две! Обе прекрасно сохранились, одна даже наряженная, уже с игрушками — до сих пор помню, как радовался Михаил Натанович, когда ее принес... Ну, чем плохая елка?»

«Хорошая, — соглашался Тимофей. С начальством он никогда не спорил. — Помру — наряжайте что хотите, хоть кактус с оранжереи. А пока я жив, детишкам будет радость. Оно ж настоящее! Лесом пахнет. Праздником».

«А то, что потом это „настоящее“ желтеет и умирает, вас не беспокоит? — сердился Вадим. — Каждый год мы выбрасываем загубленное дерево. Каждый год! Если бы вы их не трогали, уже бы целая аллея набралась».

«Елок вокруг полно, — ворчал Тимофей, — а детишкам счастье. Где еще-то живого лесу понюхают?.. Как хотите, Вадим Саныч, а я пошел».

И, впрягшись в самодельные санки на полозьях из алюминиевых полос, решительно устремлялся в лес.

Пожилой ремесленник «трепотню» вообще не любил. Тихо, спокойно делал то, что полагал должным. Так и умер — нагнувшись к заевшему приводу токарного станка, посмотреть «что там за дрянь», и больше не разогнувшись.

«Сердце», — сказал тогда Вадиму Григорий Алексеевич.

Взрослые были слишком ошарашены бедой, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. Эри не отгоняли, разговор она слышала.

Тот год был последним годом настоящих елок. После смерти Тимофея в столовой ставили искусственную. Эри тогда очень горько плакала, если бы могла, в следующий Новый Год сама сбежала бы в лес! Но санки на алюминиевых полозьях, по настоянию Григория Алексеевича, поставили на могилу Тимофея.

«В лесу родилась елочка, — гласила надгробная эпитафия, — в лесу она росла».

***

Сейчас, глядя на качающиеся в хороводе снежинок ветви, Эри вспомнила Тимофея. Эта елка ему наверняка бы понравилась — хотя и вряд ли бы влезла под низкие потолки Бункера. Эри потрогала за руку сидящего рядом Мрака.

— Красивая елка, правда? Прямо как новогодняя.

— Угу, — неожиданно согласился тот. Обычно на замечания Эри хмыкал или вовсе пропускал мимо ушей. — Только внутри лысина.

— Где? — удивилась Эри.

— А вон, — Мрак кивнул. — Как будто ветки в середине поотрывали, видишь? Вроде проплешины.

Эри присмотрелась. Понимала, что ее зрению с адаптским не сравниться, парням-то даже темнота нипочем, но врожденное упрямство заставило спорить:

— Нет там никакой плеши.

Вместо ответа Мрак раздвинул лапы шалаша. Выбрался и протянул Эри руку:

— Пошли, проверим.

Серый, слышавший спор, зловредно хихикнул. Кивнул:

— Иди-иди. В сугроб по пояс макнешься — глядишь, научишься сперва думать, потом выступать.

Эри насупленно выбралась из шалаша. Протянутую руку Мрака надменно проигнорировала, но сохранить лицо все равно не удалось: неловко задела одну из веток, и сугроб с нее сполз за шиворот. Эри запищала, Мрак противно заржал.

К елке Эри подбиралась, наступая в следы адапта — снегу на пригорке и впрямь намело почти по пояс. Елку за широкой спиной Мрака она не видела, и, когда парень внезапно ускорился, чуть не упала. Обиженно позвала:

— Куда ты понесся? Я не успеваю.

— Серый, — не отвечая, позвал Мрак. Таким голосом, что Эри сразу поняла: что-то случилось. — Иди сюда!

Через минуту они стояли на пригорке втроем. Теперь, с близкого расстояния, было хорошо видно, что «проплешина» на елке — дело рук человеческих. Кто-то очистил ствол от ветвей для того, чтобы разместить на этом месте дощечку с выжженной надписью.

«Ты отдал свою жизнь, чтобы мы жили, — прочитала Эри. — Мы будем помнить тебя всегда».

Серый и Мрак, один за другим, стащили с голов шапки.

Эри непонимающе смотрела, как тают снежинки в их волосах. Осторожно спросила:

— Это... могила, да?

Серый хмуро кивнул.

— А почему здесь? В поселках же есть кладбища?

— Потому что он не местный. Это кто-то из наших.

Эри подавила вскрик.

***

Отчаянно борясь с пургой, проползли на полкилометра вперед и поставили палатку — с могильного пригорка ушли, не сговариваясь. Растопили печку, принялись за ужин.

Адапты молчали. Эри тоже, усилием воли давя рвущиеся наружу вопросы.

Серый несколько раз принимался есть и подвисал с ложкой в руке.

— Это не он! — в конце концов не выдержал Мрак. Толкнул Серого. — Если бы он, остальные не пошли бы дальше! Уже бы вернулись.

Эри сообразила, что речь о Кирилле.

— Надеюсь.

Стряхнувший оцепенение Серый снова принялся есть. Эри показалось, что глотает он через силу.

— А почему там не написано, кто похоронен? — осторожно задала вопрос, который мучил с самого начала. — Почему только эта надпись и дата? У нас пишут, кто.

— У нас, если в поселке хоронят, тоже пишут, — отозвался Мрак. — А если в походе погиб, то нет. Батя рассказывал, раньше так делали, чтобы Дикие не знали, кто убит, чтобы повод им глумиться не давать. А потом уже само как-то.

— Если от меня останется, что хоронить, — вдруг глухо проговорил Серый, — напишите, что это я. Чтобы потом никто, как мы сейчас, не мучился.

— Обойдешься, — буркнул Мрак. — Никому не пишут, а тебе напиши! И вообще, может, ты в поселке помрешь — тогда уж точно напишут. Мне, если что, не надо ничего писать.

Похоже было, что они обсуждают этот вопрос серьезно.

— Прекратите! —