Родная партия - Глеб Ковзик

Начался отсчет.

Десять, девять, восемь. Люди, возникшие из ниоткуда, быстро расселись по скамьям. Рой неизвестных лиц уставился на площадку, где сидел я, удостоенный огромного внимания.

Семь, шесть, пять. Напротив нас из пола раскрылись люки, поднялись огромные треугольные кресла, на которых сидели знакомые персоны: среди них я точно узнал Гузееву в темно-синем платье, генерала Кротопорова в костюме цвета хаки, и мелированного блогера Karton с нервным тиком на лице.

Четыре, три, два. Ведущий надулся жабой, вдохнул и выдохнул.

Один.

– Здравствуйте, в эфире Москва, ток-шоу “Пусть покричат”, с вами Михаил Сбитнев, не переключайтесь. В центре зала – Андрей Иванович Велихов, студент столичного вуза, из неполной семьи, будущий историк. Про таких, как Андрей, сейчас говорят: зумер, поколение Z, цифровой человек. В России их не очень любят, к ним придираются, предъявляют большие требования, а то и претензии. Герой сегодняшней программы попал в необычную ситуацию, историку дали уйти в историю – буквально. Став попаданцем, невольно отправленным спасать мир от ядерной войны, ему пришлось пережить немалое количество тяжелых испытаний. Давайте посмотрим на следующие кадры.

Резкий поворот голов. Огромный экран – белая вспышка, демонстрация всего, что я видел своими глазами. В вагон прилетела ракета, ядерная искра, постель, Пастернак, Виктория Револиевна, недовольный Григорий Максимович, черная машина, Леонид, площадь Ногина, троллейбус, красные флаги, Мишин и заседание: кадры летели так быстро, что глаза у наблюдателей горели белым пламенем, а я мямлил, пытаясь выпросить у съемочной команды прекращение показа.

Но к этим воспоминаниям добавились другие, совершенно чужие: по Красной площади, покрытой транспарантами, ползет огромная машина с прицепом, и на ней гигантская ракета с алой звездой, старик с мутным, почти неразличимым лицом в сером костюме и в очках жмет на кнопку с Мавзолея; установка взводится, металлическая стрела поднимается ввысь, тащит оружие к небу. Слышна речь:

– Товарищ Верховный главнокомандующий Вооруженных Сил СССР! Полная боевая готовность. Ракета готова к пуску.

– Пуск.

– Есть пуск!

Ракета полетела в небо, всё превратилось в черно-белое, а потом загорелись кирпичи на стенах Кремля.

Снова срыв кадров. Иду через толпу журналистов, а они всё кричат:

– Господин Озёров, как вы относитесь к своей отставке?

– Андрей Григорьевич, тяжело ли уходить после развала страны?

– Пожалуйста, ответьте: вы несёте вину за распад СССР?

– Андрей Григорьевич, где Михаил Сергеевич Горбачев? Если он жив, почему его не покажут?

– Расскажите о своем будущем, Андрей Григорьевич!

Кадр порвался на две части, белая линия понесла куда-то вперед. Картинка теперь со стороны. Избитое тело несут по синему коридору. Солдаты в шеренге немо наблюдают, четверо выходят из строя, берут автоматы со стола и двигаются позади. Избитого оставляют у стены, принуждая стоять ровно.

– Умри по-мужски, предатель рабочего класса, паскуда капиталистического мира! – командир резко махнул, и солдаты выставили дула на расстрельного.

Новый вид – ночная комната. Темная фигура человека приближается ко мне. Это лицо мне знакомо, это была Лира, голая и раскованная, обнимающая меня всеми клетками своего тела. Она что-то произносит, но я не слышу, и возмущенная аудитория тоже не слышит – криком требует прибавить звук. Весь экран накрывает влажный поцелуй, камера приближается всё ближе и ближе.

– Ну хватит! – ведущий махнул планшетом. – Андрей, что скажете? Вы действительно считаете себя спасателем? Вы герой?

– Не знаю, ведь я ещё ничего не сделал.

– Вот именно, ничего не сделали, – крикнул кто-то из толпы. Люди зашумели, ведущий вскрикнул про порядок в зале.

– Я застрял в июле 1985 года. Как вы можете просить от меня того, чего ещё не было? Показанные события для меня открылись вместе с вами.

– Михаил, Миша, угомони зал, – Кротопоров взял микрофон, прочистил горло и бросился в атаку. – Миша, дай высказаться. Спасибо. Обратите внимание, дамы и господа. Андрей не извинился перед нами. По-русски, так сказать, наш герой – херой, просто лох обыкновенный. Он вообще никакой вины за собой не чувствует. Знаете, это потерянное поколение России, которое не хочет служить верой и правдой. Тридцать лет потеряли, тридцать лет школа не воспитывала патриотизму. Зумеры живут в деструктивных ценностях, это потенциальные вредители, будущие жертвы вражеских разведок. Что я могу сказать? Нам никакие попаданцы не нужны. России не нужен попаданец, нашим союзникам не требуется попаданчество. Идет гибридная война, мы в осадном лагере, все должны работать на фронт, на армию, на устав победы. Точка!

– Господин Кротопоров, посмотрите на юношу, – Гузеева взяла слово. – Ну слушать невозможно, ну посмотрите вы на него. Он – ребенок! Ну время такое, инфантильность, позднее созревание, это современное по-ко-ле-ние. Кого он там будет отстаивать? Пусть развивается в прошлом, вырастет, станет ответственным мужиком, вернется в наш год.

Кротопоров отмахнулся.

– Мне кажется, никто из вас не понимает, кто такие зумеры, – заявил мелированный Karton и тут же получил вой возмущения.

– Тебя вместе с ним надо отправить защищать Родину, – укорил генерал блогера.

– Пожалуйста, соблюдайте мои границы…

– Границы ты должен соблюдать, парень с крашенной гривой. Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь сейчас? Зумеры – это непоротое поколение. Задачи как выполнять будут? Как? Вы сами видели, как он отнесся к ветерану в вагоне.

– Можете прокомментировать? – ведущий зацепился за тему.

– Дал ему интернет не от чистого сердца, а так, на отвали.

– Как же Андрей должен был правильно поступить?

– Телефон свой отдать, – Кротопоров хлопнул рукой по креслу. – Нечего жлобить герою. Он должен стоять по стойке смирно, едва завидев его.

Аплодисменты.

– Прошлое не изменишь никаким попаданцем, – Кротопоров с каждой новой фразой раздувался, как жаба. – Надо воевать в настоящем с Трампом, понимаете? Чтобы больше не было эксцессов, выдвигаю инициативу: лишить временно гражданства зумеров, пока они не защитят страну. Вот мое предложение.

Аудитория заопладировала, Kartonа сразил не прекращающийся тик на оба глаза.

– Кротопоров, ну угомонитесь же наконец! А что мы тут будем с вами разговаривать, когда Андрея никто не спросил, хочет ли он отправиться попаданцем?

У меня склеился рот. Одно мычание вместо слов. Минуту спустя, когда все орали на всех, пол загудел, задрожал – разверзлась трещина, из нее выползла наружу черная пузыреобразная бомба, вся в проводах и с таймером.

– Как неожиданно, но ничего не поделаешь, – пожал плечами ведущий. – К сожалению, темпоральное возмущение почти растворилось,