Большая черная дыра - Amazerak

Однако по-прежнему оставалось непонятно, на какие новые позиции перебрасывают батальон, и что там его ждёт. Поэтому червь тревоги по-прежнему гадко вгрызался в утомлённую солдатскую душу.

Добрались до обозов. Возле повозок образовалось столпотворение. Там раздавали сухари.

— Полные сумки набивайте, братцы! — кричал кто-то из персонала. — Горячей еды больше не будет! Запасайтесь, кто сколько может!

Протолкнувшись к раздающему, Георгий набил сухарную сумку до краёв. Здесь же налили во флягу воды из «кипятильника» — большого бачка, подогревающегося на дровах. Когда взвод получил припасы, Губанов построил всех и повёл дальше, освещая путь фонарём. Подошли к патронным двуколкам, в которых уже запрягали лошадей.

— Нет больше патронов! — оправдывался толстый каптенармус с длинными усищами. — Ну нету, ваше высокоблагородие! Всё раздали.

— Да как так нет. А куда делись? — здесь присутствовал лично командир роты, а рядом с ним молча стоял молодой прапорщик Веселовский. — Полные же были повозки.

— Всё так, ваше высокоблагородие. Но две повозки в метель потерялись. А остальное первые два батальона разобрали.

— Что значит, потерялись? Да ты… да я тебя… Знаешь, что с тобой будет за утрату армейского имущества⁈ Нам в бой идти, а патронов нет!

— Виноват, ваше высокоблагородие. Метель была, из-за снега никто не видел, куда ехать или идти. Отстали, поди, и к другому батальону прибились. Вчера весь день искал, но связи никакой нет. А кто где стоит, мы не знаем.

— Ладно, бог с тобой. Теперь уже поздно. Все обозы направляем к Сувалкам. Если Господь даст, живы будем, там и встретимся.

Безнадёжностью веяло от последней фразы. Складывалось впечатление, что рота готовится к некой самоубийственной миссии. Но солдат опять никто в известность не поставил. Патроны у Георгия пока не заканчивались. Он их тратил экономно, поэтому поясные подсумки были по-прежнему забиты обоймами, а в ранце лежали запасные пачки. Лишь бандольера немного полегчала. Надолго ли хватит боезапаса? Возможно, до конца жизни, ведь скоро предстоял очередной бой.

Взвод немного отошёл и встал рядом, и до Георгия донёсся разговор капитана и поручика.

— Чёрт знает что, утром в бой идти, а патронов нет, — сетовал капитан. — Долго ли продержимся?

— Ваше высокоблагородие, попробуем обратиться в соседнюю роту. Может быть, там есть запасы.

— Некогда. Мы и так задерживаемся. Утром должны быть на позициях, а по таким дорогам… да по ним не идти — плыть придётся! В общем, по возможности будем собирать боеприпасы на поле боя. Донеси до личного состава. А если совсем всё позаканчивается, тогда в штыки пойдём, что уж там.

— С радостью, ваше высокоблагородие. Если понадобится, не раздумывая, жизнь отдам. Для этого я здесь.

— Не надо жизнь отдавать, поручик. Надо германца бить. Ну всё, довольно разговоров, — подытожил капитан, и они оба ушли в ночь.

Слова молодого прапорщика звучали слишком претенциозно. Наверное, он мнил себя героем, хотели снискать славы на поле боя. А говорили, что только в карты играть горазд. Нет, этот парень поехал сюда для другого.

Тем не менее выдвинулись не сразу. Возникла заминка. В ночи царила суматоха, плясали огоньки фонарей, фыркали лошади, гремя упряжью, человеческие голоса и ругань разносились над поляной. Обозы трогались с мест и уходили в глубокий тыл.

Но вот прискакал капитан, построил роту, и та снова двинулась в неизвестность.

Поначалу шли по утоптанной, подмёрзшей тропе, но как только выбрались на большую дорогу, ноги стали тонуть в талом снеге и лужах. Днём температура стояла плюсовая, и дороги превратились в непроходимое болото. Наметённые недавно сугробы раскисали под колёсами, сапогами и копытами.

Строй снова рассыпался, превратившись в толпу. Идти в ногу не получалось, да этого никто и не требовал. Нагнали отряд с двуколками. Бойцы снимали с повозок пулемёт и коробки с патронами, чтобы тащить на себе, поскольку лошади по такой дикой слякоти не тянули. А где-то позади страшно заухали пушки. Сегодня германцы начали артподготовку затемно, обрушив всю ярость на оставшиеся два батальона.

Поначалу Георгий пытался искать сухие участки, чтобы не наступать в лужи, но правый сапог быстро промок, сильно разозлив своего владельца. Сырые ноги — прямой путь к простуде. Казалось странным думать о подобных мелочах, когда утром тебя, возможно, не станет, а всё равно подсознание упрямо отрицало факт близкой смерти, и разум мыслил так, словно ему предстоит ещё жить и жить.

На привале обнаружилось, что порвался шов на голенище. А Георгий даже не заметил, как и когда это случилось. Левый сапог уцелел, но и туда просачивалась вода. Обувь была кожаной, а не резиновой, сырость и лужи быстро портили её, приводя в негодность.

Поэтому не только у Георгия возникли такие проблемы. Когда остановились, жалобы на промокшие сапоги слышались со всех сторон. А у бородатого солдата из отделения, которого, как выяснилось, звали Фёдор, и вовсе отвалилась подошва, и он прикрутил её верёвкой.

Дальше Георгий шлёпал по лужам, не обращая внимания на хлюпающие сапоги. Всё равно промокли, смысла беречь нет. В рюкзаке лежали запасные портянки, но их не стал надевать, ведь их и на пять минут не хватит.

Привалы были очень короткие, офицеры почти не давали отдохнуть, гнали вперёд. А солдаты постоянно жевали сухари, запивая остывшей водой из фляг. Все знали, что горячей едой больше не покормят.

Сухари были из обычного ржаного хлеба, они царапали рот и дёсны, но не позволяли людям совсем обессилеть, чем и спасали. Только вот глаза слипались. С момента попадания в новое тело Георгий ни разу нормально не выспался. Даже когда представилось свободное время прошлой ночью, он отключился от силы на два-три часа.

Утро солдаты встретили в пути. Позади осталась очередная деревенька, где люди в шинелях жгли костры, впереди звучала канонада. Рота, казалось, шла в направлении, противоположном от линии фронта, но впереди тоже стреляли, и в голове вертелись страшные догадки: армию окружают.

Вскоре началось то, что было вполне ожидаемо: солдаты стали падать от усталости. То один, то другой садились в снег в изнеможении. Во втором взводе тоже такие были. Один, помоложе, сильно кашлял, другой — мужик лет пятидесяти, коренастый, большеголовый — еле стоял на ногах, пошатывался, спотыкался, а потом и вовсе завалился.

— Пошли, пошли, что расселись⁈ — орал на них Губанов. — Давай, вперёд!

Он схватил того, что помоложе, за шинель, поднял, но парень, пройдя пару шагов, оступился и рухнул в снег.

— Сил нет, господин старший унтер-офицер, ноги не держат.

Губанов постоял, посмотрел на солдат, сплюнул, выругался и дальше полез по снежно-грязевой мешанине, которая никак не заканчивалась.

А многие, даже