Большая черная дыра - Amazerak

улыбнулся. Сочинённые на ходу доводы сработали, и суеверный паренёк успокоился. Хотя на лице Петьки до сих пор читалось невообразимое страдание. Он постоянно вжимал голову в плечи, а руки тряслись. Сломался бедолага. Теперь от него в бою совсем мало пользы будет.

Добравшись до первого трупа, Георгий обшарил подсумки. Молодой, светловолосый паренёк, которому пробили грудную клетку широким немецким штыком, застыл на боку, а снег вокруг пропитался кровью. В подсумках лежали две последние обоймы, а в вещмешке ничего не нашлось, кроме личных вещей. Однако соблазн оказался слишком велик, и пара чистых портянок переместилась в ранец Георгия.

Рядом со свистом упал снаряд. Георгий плюхнулся в красный снег и пополз к следующему мертвецу. У того был пробит висок, а правый глаз вытек. Стараясь не смотреть на лицо трупа и перебарывая отвращение, Георгий полез в подсумки. Как оказалось, напрасно: перед смертью солдат израсходовал весь боекомплект. Зато у третьего сохранились аж четыре обоймы и запасная пачка патронов в вещмешке.

Переползая или перебегая от одного застывшего тела к другому, Георгий обыскивал подсумки, вещмешки, карманы. Он уже почти не думал о снарядах, падавших то ближе, то дальше, и лишь машинально пригибал голову, когда слышал очередной устрашающий свист. Самому себе удивлялся: как же мало потребовалось времени, чтобы привыкнуть летающей вокруг смерти. Усталость, как физическая, так и моральная, притупила чувства и древние инстинкты.

Снаряды всё чаще рвались в яблоневом саду, и оттуда доносились холодящие душу вопли людей, раздираемых взрывами и осколками. Слепой молот артиллерии со всей яростью обрушился на неподготовленные позиции, вколачивая в землю целые подразделения, стирая сотни человеческих судеб.

Георгий полз от трупа к трупу, и ранец постепенно тяжелели от обойм и пачек. Ожидал смерти в каждый миг, но, как ни странно, до сих пор оставался цел и невредим. Да и Гавриле с Петькой пока везло. Только вот патронов для трёхлинейки попадалось маловато. Зато у немцев подсумки были забиты. Георгий брал и такие, и такие, а заодно закинул себе за спину германскую винтовку, в то время как «мосинку» не выпускал из рук. Лишние килограммы совсем придавили к земле измождённое тело, и вскоре стало ясно, что пора возвращаться.

Он замахал рукой спутникам:

— Давайте сюда! Я всё!

Петька и Гаврила подбежали и залегли рядом.

— Надо возвращаться, — сказал он. — Я больше не утащу.

— Зачем германскую винтовку взял? — спросил Гаврила.

— К ним патронов больше. Германцев, кажется, лучше снабжают, чем нас.

— Я не хочу туда, — Петька лежал, весь сжавшись, впиваясь пальцами в винтовку и дико шарил глазами по сторонам.

— И я не хочу. Но патроны надо отнести.

— Послушай, Георгий, — проговорил серьёзно Гаврила. — Не знаю, как ты, а я думаю, Пётр прав. Германские пушки очень уж бодро работают. Если мы туда вернёмся, нас по кускам потом придётся собирать.

Словно в подтверждении этому неподалёку среди яблонь вздыбил землю очередной снаряд. Они рвались, не прекращая, но в поле падали гораздо реже, чем в сад. Немец, видимо, пристрелялся и теперь лупил точно по позициям, уничтожая обороняющиеся части.

Доводы Гаврилы заставили задуматься. Вернуться сейчас к своим стало бы самым настоящим самоубийством. Только какой был выбор? Либо идти туда, либо отлёживаться здесь. Но, если остаться, как потом смотреть в глаза сослуживцам, пережившим ад? Как оправдывать свою трусость?

Про бегство же он даже не думал. Всё равно помирать сегодня или завтра. Так не лучше ли это сделать достойно? Да и за что здесь ему цепляться? Ни дома, ни родни, ни друзей нет — лишь какие-то посторонние люди, о которых он знает из смутных воспоминаний прежнего Жоры Степанова, да непривычный мир с чуждыми порядками и нравами — мир, который на данном этапе истории катится в пропасть. Но тогда встаёт другой вопрос: за что и за кого умирать? Попытаться таким образом заслужить лучшую долю в следующей жизни? Знать бы, что это поможет…

— О чём задумался? — спросил Гаврила, не получив ответ. — Ты же вроде неглупый. Охота тебе голову сложить ни за что? За кого мы погибаем? За государя императора нашего? Так Николашка сейчас во дворце своём на чистой постельке спит, да кушанья трескает за обе щёки, какие простому мужику и не снилось, пока мы в снегу мёрзнем и в крови барахтаемся. Нам же, считай, сама судьба благоволит. Уйдём, и никто нас не хватится. А когда хватятся, поздно будет.

— Не в этом дело… — Георгий сам не знал, как объяснить своё замешательство, какой логичный аргумент привести. — Просто… Надо отнести патроны. Германец наступает. Нашим нужны патроны.

— Патроны? Им сейчас священник и могильщик нужны, а патроны — вряд ли. Это не война, это просто какая-то бойня! А нас туда посылать — преступление. Только вот для генералов жизнь наша и гроша не стоит.

— А если так… если так, то… надо вытащить раненых, — нашёл разумную причину Георгий. — Да, надо раненых вытащить из-под огня. Ты, как хочешь, а я пошёл…

Он перебежал к ближайшей яблоне, ствол которой расселся на две половины. Плюхнулся на живот рядом с ней и стал всматриваться в деревья впереди. Там рвались снаряды, взмывали ввысь клочья земли, а в синеве, заляпанной серостью облаков и дыма, хлопали картечные заряды. Идти туда совсем не хотелось. Неудержимая сила тянула назад.

Глава 7

— Ты куда? Стой! — крикнул Гаврила. — Вернись, говорю!

Георгий оглянулся. Внутри боролись две силы: первая — своего рода чувство долга, понимание, что надо вернуться к взводу; вторая — нежелание лезть в мясорубку, где он либо погибнет, либо покалечится. Потому он лежал в воронке, вглядывался в деревья и никак не мог сделать этот безумный, болезненный выбор. Да и какой смысл был в том, чтобы топать под обстрел? Доставить патроны? Кому они нужны, если там никого не осталось? Вынести раненых? А сможет ли он пройти сквозь стену огня? Не окажется ли он сам среди тех, кого надо спасать?

Впереди чернела яма от снаряда крупного калибра. Георгий сделал ещё один рывок и забрался в неё. Здесь лежать было чуть спокойнее, чем на поверхности. У солдат существовало поверье — по крайней мере, герои военных фильмов постоянно так говорили — якобы в одну воронку дважды снаряд не падает. Это выглядело полной чушью, но в яме хотя бы осколки не достанут.

Гаврила и Петьке тоже надоело лежать на открытой местности, и они ринулись к воронке. Далеко позади них снаряд вздыбил и разметал землю. Гаврила споткнулся на краю ямы и скатился, выругался,