Большая черная дыра - Amazerak

— Ранен? — спросил Георгий.

Гаврила окинул себя взглядом, пошевелили руками и ногами и покачал головой:

— Порядок. А ты, правда, собрался туда? За чьи бестолковые приказы голову решил сложить? Одумайся.

— Я тебя не держу. Иди куда хочешь! — нервы у Георгия дребезжали от каждого слова. Мало того что у самого внутри чудовищная борьба, ещё и Гаврила под руку околесицу несёт.

— Останешься? Полезешь туда? Ради чего?

— Неважно, — Георгий приподнял голову и обнаружил Петьку, сидящего в снегу и чешущего спину. — А он чего там?

— Пётр, сюда скорее! — зычно крикнул Гаврила.

— Братцы! Братцы, помогите! — жалобно завыл Петька, не двигаясь с места.

— Что случилось? Сюда иди! Быстро! — Георгия всё сильнее раздражал этот рябой малый. У того крышу окончательно сорвало. Зачем он сидит и чешется посреди открытого поля? Совсем сдурел?

— Спина! В спине что-то застряло! Я идти не могу!

— Что значит, не можешь идти?

— Ноги не шевелятся!

Похоже, парню действительно требовалась помощь. Вряд ли проблема касалась психики.

— Я сейчас! — Георгий вылез из воронки и, подбежав к сослуживцу, стащил с него ранец. Сразу стало понятно, что дела плохи: на спине шинели образовалось чёрное пятно в районе поясницы.

— Что там? Что у меня на спине? — в глазах Петьки читались холодный ужас и мольба о помощи.

В первый момент Георгий растерялся. Оказывать помощь на поле боя его учили, но он никогда не применял эти знания на практике. Судьба уберегла: и сам ни разу не был ранен, и сослуживцев латать не приходилось. Поэтому не сразу пришло понимание, что делать.

— Так, приятель, держись. Всё нормально будет. Я тебя оттащу в безопасное место, — Георгий взял Петьку за ворот шинели обеими руками и стал рывками подтаскивать к воронке. За телом тянулся кровавый след.

— Ай! В спине больно! В спине! — заорал Петька. — Я ранен? Да⁈ Ранен? Не бросай меня здесь, Богом заклинаю! Не бросай.

— Всё нормально будет. Не брошу я тебя. А теперь заткнись и не трать силы на болтовню.

Происшествие с сослуживцем избавило Георгия от непосильного выбора. С раненым на руках на передовую не попрёшься. Придётся либо тащить его в медпункт, либо дожидаться санитаров.

— Что с ним? — Гаврила вылез и помог спустить на дно ямы чуть ли не плачущего от боли и страха Петьку.

— Осколок в спину попал. Ноги отнялись, — Георгий перевернул страждущего на живот и стал сдирать с него амуницию. Ремень никак не желали слушаться, путались. А когда Петьку, наконец, удалось освободить от шинели, оказалось, у него вся рубаха на спине промокла от крови.

— Да твою мать! — выругался Георгий.

— Я сильно ранен, да? Сильно? — причитал Петька. — Не бросайте здесь, братцы, только не бросайте.

— Никто тебя не бросит, — процедил Георгий, нащупывая в обшлаге рукава Петькиной шинели перевязочный пакет. — И хватит болтать. Силы тратишь… Гаврила, послушай, его придётся тащить в медпункт. Ты знаешь, где он?

— Вдвоём будет тяжеловато, — Гаврила пожал плечами, с сочувственным безразличием глядя на раненого. — Можно попробовать положить на палатку и тащить за собой волоком, но я не знаю куда.

— Разберёмся. Вначале перевяжем.

Георгий вытащил, наконец, тканевую упаковку с отпечатанной на ней инструкцией. Такие выдавали каждому солдату. А вот жгутов и турникетов бойцы при себе не имели. Предстояло остановить кровь, и одного бинта для этого могло оказать мало. Требовалось что-то ещё.

— Открывай упаковку. Я сейчас приду, — Георгий опять вылез из воронки, добрался до места, где остались ранец и винтовка Петьки, схватил их и едва запрыгнул обратно, как над головой просвистел снаряд и упал неподалёку, тряхнув почву под ногами, которая и так дрожала от постоянных разрывов.

В ранце, помимо всего прочего, хранилось чистое нижнее бельё. Достав рубаху, Георгий порвал её, свернул один из лоскутов валиком и приложил к ране, после чего они с Гаврилой туго замотали бинт вокруг талии. Перчатки запачкались кровью, и Георгий снял их, поскольку те порвались и от холода уже не защищали. Петька же вскрикивал, когда его приподнимали, и умолял не бросать. А ещё он просил пить, и Гаврила, помогавший в перевязке, то и дело прикладывал горлышко фляги к иссохшим губам парня.

А когда процедура была окончена, Георгий крепко выругался, поскольку понял, что, кроме раны в позвоночнике, есть ещё минимум две. Они тоже кровоточили, но бинт закончился. Пришлось заматывать их кусками рубахи. Да и с первой неясно до конца, как обстоят дела. Довольно крупный осколок пробил ранец, позвоночник и застрял во внутренних органах. Петька находился в сознании, но долго мог не протянуть.

Тем временем снаряды перестали падать на позиции третьего батальона, и почва больше не дрожала, как при землетрясении. Теперь они сыпались правее. Противник перенёс огонь на соседнее подразделение. В саду же вопили раненые, словно в пыточной камере, кто-то звал на помощь. Становилось жутко от мысли, сколько покалеченных солдат осталось в изрубцованной земле. И кто их вытащит оттуда? Никто. Они так и будут ждать своей кончины, замерзая на холодном ветру, сходя с ума от боли.

— Ну что, надо нести, — сказал Гаврила. — Давай, клади на палатку. А то он здесь окочурится.

— Так куда нести-то? Ты знаешь? — Георгий больше склонялся к тому, чтобы дождаться санитаров, хотя были опасения, что германцы придут быстрее.

— Давай к дороге. Там какие-то резервы остались, денщики и прочие. Может, найдём кого, подскажут.

— Ты прав. До дороги не так уж далеко. Донесём.

— Вы же не бросите меня одного, братцы? — опять заскулил Петька.

— Нет, успокойся, — Георгий отстегнул от Петькиного ранца брезент и стал разворачивать.

— Пить, братцы, пить дайте. Рот пересох, мочи нет.

— Гаврила, дай ему.

— Ясное дело, — вздохнул Гаврила и стал откручивать крышку фляги. Ему как будто не очень хотелось возиться с раненым, но, видимо, совесть требовала, поэтому о побеге речь уже не шла.

Георгий расстелил брезент, насколько это было возможно на неровной поверхности и подсунул под Петьку. Теперь предстояло тащить его минимум версту в надежде, что на дороге встретится кто-нибудь, кто подскажет путь до перевязочного пункта.

В саду раздался треск сучьев. Георгий вздрогнул и замер, решив, что наступает германская пехота. Внутри всё сжалось: как же так, неужели их никто не остановил, не притормозил их продвижение? Но русская речь мгновенно развеяла опасения. Шли свои.

Георгий приподнял голову. Между деревьями, обходя воронки и трупы, брели люди — усталые, перебинтованные, грязные. Было их две дюжины, и ещё двух человек несли на полотнищах.

Впереди шагал офицер, голова которого под папахой была замотана окровавленной тряпкой. Георгий сразу же узнал