Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

начали откровенно притеснять сообщества: многочисленные инспекторы сплошь и рядом закрывали их за различные мелкие нарушения законов и иные провинности. Впервые за долгие годы в небе над Паном реяли имперские воздушные корабли, как бы в напоминание, что императрица за всем наблюдает и все видит.

Так или иначе, у Фары не было возможности влиять на политику. Она не могла спасти мир, а потому ей оставалось только сосредоточиться на решении своей собственной задачи.

И Фара продолжила заниматься поисками возлюбленного, которые начала еще в Пане. Она побывала в рыбачьих деревушках на Волчьей Лапе и на фермах в предгорьях Фасы, расспрашивая про молодого человека, который путешествует в одиночку и любит смотреть на ветряные мельницы. Посетила далекие святилища Аму и уединенные островки у побережья Кокру, следуя за слухами о путнике, говорящем с акцентом Дасу. Девушка взбиралась на горы и пересекала потоки, прогуливалась по широким проспектам и блуждала в лабиринтах улочек, полагая, что пытается найти Саво.

Но нет, госпожа Сото была права. Саво – это только предлог. На самом деле она искала саму себя.

Золотой символ одуванчика сопровождал Фару от рождения: неумолкающие наставники, фрейлины, кузен Гимото – каждый считал своим долгом напомнить ей, как следует вести себя принцессе из династии Одуванчика. Само имя Гару, все эти интриги, подвиги, предательство, самопожертвование, которое оно подразумевает, – буквально все говорило ей о том, кем должна она стать. Фара так долго жила под грузом этих ожиданий, что не заметила, как они связали ее по рукам и ногам.

Она искала убежища в пьесах и песнях о любви, в романтической поэзии. Любовь стала для нее чем-то таким, что принадлежит только ей: не Фиро, не Тэре, не госпоже Сото или императрице Джиа, не памяти о ее отце, которого Фара едва знала, не мутагэ и не интересам «народа Дара» – всем тем идеям, которые вбивали ей в голову с пеленок. Но исключительно ей одной.

Счастливейшей порой ее жизни, как теперь поняла девушка, было то время, когда она жила в «Великолепной вазе» в Гинпене, где ее видели, в самом деле видели, друзья, которых она любила, и юноша, который любил ее. Саво любил ее не из-за громкого имени, а ради нее самой, такую, какая она есть.

А какая она есть на самом деле? Это было неведомо даже ей самой.

Именно ощущение, что ее видят, что ее в самом деле понимают, пробудило в сердце Фары глубокую привязанность к Саво. Наверное, то же самое произошло с Гегемоном – человеком, которому с рождения твердили о том, по какой тропе ему следует идти. Госпожа Мира стала первой женщиной, увидевшей его по-настоящему, и только в ее обществе Мата Цзинду чувствовал себя свободным от груза имени и истории.

Но привязанность и любовь – это не одно и то же, во всяком случае не вполне.

Только когда Фара потеряла Саво, когда гнет истории разлучил их, она осознала разницу. Она стала зависима от него в своем ощущении свободы, в возможности быть Одуванчиком, а не Фарой Гару, имперской принцессой.

Пришло время отринуть детские заблуждения и праздные забавы. Покинув помпезный и пронизанный интригами двор в Пане и странствуя по Дара в одиночку, без спутников, ей предстоит научиться видеть себя, любить себя.

Фара не обладала выдающимися способностями к наукам, равно как и не была особо талантливой художницей; у нее не имелось амбиций, чтобы затевать государственный переворот и управлять империей; она была не в силах повести к победе армию; ее не радовали заговоры и интриги; она не стремилась к великим свершениям и меньше всего хотела, чтобы имя ее вошло в историю.

Но Фара разбиралась в литературе и понимала, какие стихи достойны того, чтобы их запоминать, а какие нет; любила музыку и живопись; черпала наслаждение в собственной работе; проявила себя как верный друг, хорошая сестра и дочь. Она была обычным человеком средних способностей и заслуживала счастья как любой другой.

В памяти у нее всплыла встреча с таинственной дамой на берегу озера Тутутика в тот далекий-далекий день, когда она была еще маленькой девочкой. Ее собеседница заметила тогда, что в нашей жизни есть четыре великих удовольствия.

«А что это за четыре великих удовольствия?» – спросила Фара, в которой тут же пробудилось любопытство.

«Сидеть у уютного огня зимой, когда за окном падает снег. Взбираться на высокое место после весеннего дождя, чтобы полюбоваться возрожденным миром. Поедать крабов, запивая их свежезаваренным чаем, в часы отлива. И погрузить ноги в покрытое лотосами озеро в разгар лета…»

«Вы не упомянули про любовь прекрасного мужчины! – воскликнула Фара. – Это ведь самая важная вещь на свете».

Незнакомка хмыкнула. И лишь добавила:

«Каждое из перечисленных мною удовольствий станет полнее, если разделить его с другом. Истинный друг – это зеркало, отражение в котором показывает нам правду».

Загадочная дама была права, но и Фара тоже. Нет ничего плохого в том, чтобы вести себя заурядно – любить и быть любимым. Это, так сказать, квинтэссенция незаурядности.

Только в разлуке с любимым она наконец-то полюбила себя; только научившись любить себя, она начала любить по-настоящему.

«Я – Гегемон, – прошептала девушка. – А ты моя Мира».

То было весьма смелое и необычное заявление, но это еще не означало, что оно не может быть верным.

В небольшой фактории в горах древней Римы Фара наткнулась на караван купцов, которые решили дать роздых своим лошадям. Завязался разговор. Узнав про любовь девушки к литературе, купцы показали ей свежее приобретение – рукопись, которую они рассчитывали продать за хорошую цену в Гинпене. Это оказался сборник рассказов и эпиграмм поточников – само по себе не такая уж редкость, но текст книги был воспроизведен без единой помарки и с таким совершенством, что любой мастер каллиграфии пришел бы в восхищение.

Фара посмотрела на ливневый шрифт свитка и обомлела. Это был… ее собственный почерк. Да, логограммы выглядели слишком чистыми и четкими, почти неестественными в своем совершенстве – рукопись казалась идеальной версией ее собственного письма, этаким с любовью выполненным зеркальным отражением.

В ответ на расспросы девушки торговцы указали на тропу, что вела глубоко в горы, к спрятавшейся от мира монашеской обители.

Таким образом Фара стала гостьей храма Спокойных и журчащих вод и провела там несколько дней. Она учила Саво новой технике игры на цитре, а он, в свою очередь, знакомил ее с основами своей новой веры, рассказывал о деяниях Руфидзо Исцелителя и Торьояны Миролюбивого. Обсуждать будущее они избегали: им вполне хватало настоящего.

Как-то вечером,