Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

обсуждают планы, даже не подозревая, что их сын пропал. Что если он никогда не вернётся? Что если его будут искать, но так и не найдут? Мирослав почувствовал, как его охватывает новая волна паники. Он судорожно вдохнул, стараясь не дать страху взять верх.

«Я не могу сломаться. Не сейчас», — сказал он себе, сжав зубы.

В углу комнаты стояла небольшая печь. Она давно остыла, но её металлический корпус хранил тепло, отдавало слабым, почти незаметным дыханием тепла. Мирослав медленно встал и подошёл к окну. Город перед ним был незнакомым, чужим. Где-то вдалеке горел огонь ночных фонарей, тускло освещая старые кирпичные дома. Он провёл рукой по стеклу, чувствуя его холодную поверхность.

«Я здесь. Это не сон».

Он обернулся и посмотрел на стол, где лежали его вещи — телефон и диплом. Последние напоминания о его настоящем. Телефон был выключен, бесполезен, мёртв. А диплом… Он вдруг осознал, что, возможно, теперь он не значит ничего. В этом времени у него нет ни статуса, ни будущего, ни даже официального существования. Он стал тенью, случайностью, ошибкой, которую сам не может объяснить.

Вдох. Выдох. Он медленно сел обратно на кровать, закрыв глаза. Завтра ему придётся сделать первый шаг. Завтра ему придётся доказать, что он не просто чужак, но человек, который ещё может найти своё место. Пусть даже в чужом времени.

Мирослав медленно поднялся с кровати, ощущая, как прохладный воздух ночной комнаты касается его кожи. В этой тишине, нарушаемой лишь слабым тиканием настенных часов, всё казалось одновременно реальным и нереальным. Комната была проста, но в своей строгости имела нечто незыблемое, основательное. Всё в ней говорило о порядке, дисциплине, аскетизме — ни одной лишней вещи, ни одной детали, которая могла бы намекать на личные пристрастия хозяина.

Он провёл рукой по поверхности стола — шершавое, выцветшее от времени дерево, покрытое тонким слоем лака. На нём стопкой лежали аккуратно сложенные газеты, заголовки которых гласили о строительстве новых заводов, о трудовых подвигах передовиков, о достижениях пятилетки. Всё было так чуждо, так далёко, и в то же время настолько близко, что Мирослав невольно почувствовал себя потерянным среди этих дат, лозунгов, чужих судеб, застывших на страницах бумаги. Газеты пахли типографской краской, смешанной с лёгким ароматом пыли, оставленной временем.

Он обернулся и взглянул на книжный шкаф. Высокий, массивный, с тёмными, потемневшими от времени полками, он словно вбирал в себя десятилетия знаний, оставшихся нетронутыми. Книги стояли в ровных рядах, будто солдаты на параде, их корешки тёмные, строгие, с золотыми буквами заголовков, среди которых преобладали исторические труды, работы по философии, марксистская литература. Всё здесь дышало эпохой — её уверенностью, её непреклонностью, её железной верой в своё предназначение.

Мирослав осторожно протянул руку и вытащил одну из книг, её вес оказался неожиданно тяжёлым, а страницы шуршали сухо и плотно, будто хранили в себе не просто слова, а судьбы. Он наугад открыл её и пробежался глазами по тексту.

— «История Всесоюзной коммунистической партии…» — прочитал он вслух, ощущая, как эти слова отдаются странным эхом в его голове. — Что это за мир, куда я попал?

Он провёл пальцами по строчкам, пробежался взглядом по жёстким формулировкам, где каждое слово будто высечено в камне, неизменное, непоколебимое. В тексте говорилось о борьбе, о революции, о новом порядке, который навсегда изменил историю. Здесь не было сомнений, не было места для размышлений, только твёрдые факты, представленные как единственная истина.

Мирослав вздохнул и аккуратно поставил книгу обратно, словно возвращая её туда, где она и должна была оставаться — в прошлом, в этом застывшем времени, в этом мире, который теперь стал для него реальностью. Он огляделся — старинная лампа на столе, скромная кровать с жёстким матрасом, металлический кувшин с водой, стоящий на прикроватном столике. Всё здесь было лишено излишеств, всё дышало строгостью и самодисциплиной.

Он почувствовал, как откуда-то снизу, с улицы, доносится приглушённый разговор. Мужчины обсуждали последние известия, говорили о рабочей норме, о новых проектах, которые ждут город. Эти голоса были спокойными, уверенными, полными трудовой гордости, словно даже ночью Москва не засыпала, а продолжала жить, работать, строить.

Мирослав прислонился к книжному шкафу, закрыв глаза.

«Я здесь. Это не сон. Это — моя реальность».

Мирослав вновь опустился на кровать, ощущая, как жесткий матрас прогибается под его весом. Он глубоко вдохнул, пытаясь унять нарастающую тревогу. В комнате было тихо, только старые часы на стене отмеряли секунды, звуча как удары молота, забивающего его мысли в пространство этой чужой реальности. Ветер за окном лениво шевелил тонкие занавески, принося с собой запах ночной Москвы — сырой, прохладный, пропитанный пылью мостовых и металлическим привкусом заводов, которые не спали даже глубокой ночью.

«Это не может быть случайностью», — повторял он про себя, машинально сжимая пальцы в кулак.

Он не просто оказался в прошлом. Он оказался здесь, в сердце эпохи, в центре страны, в доме самого Иосифа Сталина. Что это — игра судьбы, странная ошибка вселенной или чья-то злая шутка? Но вряд ли мир работает на случайностях. Разве можно вот так просто оказаться выброшенным из своей жизни, оставив всё позади? Родителей, друзей, дом — даже свою эпоху. Всё исчезло, как будто никогда не существовало. Он пытался удержаться за привычные мысли, но они рассыпались, как песок сквозь пальцы.

Его взгляд упал на стол, где ровной стопкой лежали газеты — свежие, ещё пахнущие типографской краской.

«Правда», «Известия», «Комсомольская правда» — названия, которые он видел в учебниках истории, теперь лежали перед ним, словно напоминание, что это не сон.

На первых полосах — фотографии рабочих, передовиков производства, сообщения о новых стройках, призывы к дисциплине и ударному труду. Он провел рукой по шершавой бумаге — настолько настоящей, что внутренний протест против происходящего начал гаснуть. Это не глупый розыгрыш, не провал в сознании. Это новая, жёсткая реальность, в которой ему предстояло выжить.

«Почему именно меня?», — вопрос, на который у него не было ответа.

Он был обычным человеком, стоматологом, без великих знаний, без выдающихся способностей. Разве он мог что-то изменить в этом мире? Разве он мог повлиять на ход истории, на судьбы людей? Он не учёный, не изобретатель, не инженер. Его знания важны, но недостаточны, чтобы перевернуть мир. Тогда почему именно он? И почему его первым встретил именно Сталин?