Братья по крови - Юрий Артемьев

двое и мы не одеты, так как спали в момент нападения этих вот семерых. Кстати, из них как минимум трое старше четырнадцати. И они уже попадают под действие Уголовного Кодекса РСФСР от 1960 года за совершение тяжких преступлений.

Пока я вот так заговаривал зубы старшине, приехала скорая. Я помог брату выйти из комнаты, по-прежнему никого туда больше не пуская. В коридоре его положили на носилки и унесли.

Старшина по рации, висевшей у него на портупее, уже вызвал подмогу. Возможно, это будет следователь, который наконец-то зафиксирует картину преступления.

Но нет. Прискакала Нелли Леонидовна.

– Тихий! Опять ты! – попыталась она наехать на меня.

– Нелли Леонидовна! Не входите, пожалуйста, в комнату.

– Это почему ещё? – визгливо спросила та, кто на своей территории не терпела никакого другого мнения, кроме своего.

– Мы ждём приезда следователя.

При упоминании о следователе завуч сдулась и осталась стоять в коридоре.

* * *

Ну а дальше… Завертелось, закрутилось. Приехали и опергруппа, и эксперт, и следователь. Я проследил, чтобы они изъяли и опечатали нож с отпечатками пальцев рыжего на рукоятке и Лёшкиной кровью на лезвии. И одеяла, которые принесли с собой нападающие. Попросил также, чтобы изъяли как вещественное доказательство и дужку от кровати. А то потом вместо неё появится какая-нибудь дубинка или кастет. Всякое бывает.

Опера опрашивали побитых злодеев. А следователь попытался допросить меня. Но я пояснил, что так как я несовершеннолетний, то показания буду давать только в присутствии опекуна или преподавателя. Пётр Семёнович не подходит, так как он является свидетелем. Нелли Леонидовна – лицо заинтересованное. Как завуч она будет стараться замять это дело, чтобы не подвергаться потом наказанию со стороны районо и прочих вышестоящих организаций. В качестве опекуна подойдёт местная медсестра Раиса Степановна. Но всё-таки допрашивать малолетнего лучше в дневное время. Так как любой адвокат потом может сказать, что лицу, не достигшему четырнадцати лет, не давали спать и допрашивали в три часа ночи.

Следователь слушал меня, слушал, а потом захлопнул свою папку и высказал мне всё, что он обо мне думает.

– Ты чё, малец? Самый умный? Одевайся! Поедешь с нами. В камере выспишься.

– Но мне ещё четырнадцати нет.

– А я этого не знаю. На вид тебе шестнадцать. А когда подтвердится твой возраст, то мы тебя отпустим.

– Нехорошо сироту обижать, гражданин начальник. Бог не простит.

– Вот как ты заговорил, мерзавец…

– А как ваша фамилия, товарищ? Мне это очень надо знать, чтобы после подать на вас жалобу в прокуратуру за противоправные действия в отношении несовершеннолетнего законопослушного гражданина СССР.

– Ты не охренел, пацан? А ну, быстро одевайся!

– А если я откажусь? С какой стати мне куда-то с вами идти, если мы совсем не знакомы? Вдруг вы извращенец какой-то?

– Чего, мля?

Следователь отдал команду сержанту, и тот тут же схватил меня за руку. Старшина что-то прошептал на ухо следаку, но тот только отмахнулся от него.

Меня прямо так, в трусах и в майке, абсолютно босого, запихнули в милицейский «бобик». Ну а потом уже повезли куда-то. Похоже, что либо тут у ментов полный беспредел творится, либо я что-то не понимаю.

1974 год, 3 июня, раннее утро. Москва. Отделение милиции

Поездка была не слишком долгой. Местное отделение находилось в переулке около станции метро. Так что доехали быстрее, чем просто быстро. Больше времени меня загружали в машину и выгружали из неё. В отделе меня сразу провели мимо дежурки и безо всяких разговоров тупо запихнули в полуподвальную камеру. За моей спиной со скрежетом несмазанных петель захлопнулась металлическая дверь.

В камере стоял стойкий липкий запах пота, мочи и дерьма. Там были грубо сколоченные деревянные скамейки, но на одной из них уже спал, отвернувшись к стене, какой-то не слишком опрятный человек. Ещё двое, с побитыми мордами, сидели рядом на скамейке у противоположной стены и вполголоса разговаривали о чём-то. После моего появления они замолчали и стали внимательно меня разглядывать.

Наконец один из них сплюнул на пол и спросил довольно писклявым голосом:

– Ты кто?

– Конь в пальто… – грубо ответил я. – А тебя не учили, что в хате западло на пол плевать? Тут люди живут. Видишь, я босыми ногами пол топчу. Ты что же думаешь, я по твоим плевкам ходить буду? Вытри!

– Чё ты сказал, сопляк? Да я тебя в рот…

Тут он почти был прав, как ни погляди. Несмотря на то, что было начало лета, в трусах и майке ночью было не тепло. А босые ноги не прибавляли здоровья моему организму. Поэтому носом я уже шмыгал. Но называть меня сопляком – это уже перебор на сегодня. Хотя нет… Перебором была вторая фраза. За такое в приличных местах сразу на нож ставят. Жаль, что ножа нет.

Сидел этот гнусавый очень удобно. Удар ногой в челюсть отправил его на грязный пол. Он как раз умудрился упасть на то место, куда плюнул минуту назад.

– Следи за базаром, фуфлыжник! Или ты по мальчикам сохнешь? Обломайся! Я не из таких.

Не успел ещё первый подняться, как его собеседник уже встал с лавки.

– Трындец тебе, малявка!

Я прислонился спиной к металлической двери. Шансов у меня выстоять в честном поединке против этих двоих в условиях тесной камеры было ноль целых хрен десятых. Бежать тут некуда. Подручных средств тоже нема. Осталось только шуметь погромче. Глядишь, менты и среагируют на шум. Это же их обязанность – следить, чтобы беспорядки не нарушались. Ну или как-то так…

Сильно пошуметь мы не успели. С проворностью кошки тот, кто ещё секунду назад тихо спал на лавке, оказался на ногах. Два коротких выверенных удара, и два тела разлетелись по разным углам.

– Цыц, парашники!

Он стоял посреди камеры, спокойный и уверенный в себе. Ботинки без шнурков, мятые брюки, а потёртый пиджак был надет на голое тело. На груди через распахнутые полы пиджака были видны множественные татуировки. Купола и ещё что-то. Всего не разглядеть.

– Пацан всё верно сказал. Чего непонятного? Вам место под шконкой, чушкари.

– Тихон, ты чё… – заверещал один из них.

– Заткнись! Или я тебя щас заткну.

В камере стало тихо.

– Иди сюда, пацан! Присаживайся рядом. В ногах правды нет.

* * *

Сидеть на деревянной лавке было куда приятнее, чем стоять босыми ногами на каменном полу.

– Тебя из-под одеяла взяли? И чего ты с ментами не поделил?

На наседку этот сиделец вроде бы не похож. Грубить ему не хотелось. Но мне особо и нечего было скрывать.