Братья по крови - Юрий Артемьев

– Было… – усмехнулся тот, кого назвали Тихоном. – А сколько осталось?

– А никого не осталось. Все там и легли. Брата моего ножом пырнули. Я не знаю даже, жив он или нет.

– Лепилы чего говорят?

– Скорая его увезла сразу. Ничего не сказали.

– А куда пырнули?

– Вот сюда, – показал я на левую часть живота.

– На себе не показывай! Примета нехорошая. А тот, кто его пырнул?

– Я его зажмурил, похоже.

– Ножом?

– Дужкой от кровати. Это же всё у нас в детдоме было. Мы спали, когда они пришли. На Лёху одеяло накинули и бить начали. А я умудрился проснуться за секунду до нападения и успел на ноги вскочить. Чуйка разбудила.

– Хорошая способность – беду чуять. Полезная. Так, говоришь, семеро их было?

– Да.

– И всех замочил?

– Нет. Остальных так… Погладил слегка.

– Тебе сколько лет-то?

– Тринадцать пока. Четырнадцать только в августе будет и мне, и брату. Если выживет…

– Шанс выжить есть. Если бы в правый бок прилетело, то хуже. Там печень. Это верная смерть. Так что не ссы, пацан. Даст бог, выживет брат. Тебя как звать-то?

– Саша… Тихий.

– Погремуха такая?

– Нет. Фамилия.

– От бати такая досталась или в детдоме дали?

– От матери. У бати фамилия была Тихо́й, а у матери – Тиха́я. Мать умерла, нас с братом рожая. Ну а когда документы оформляли, нас так и записали. Мать – Тихая. Ну а мы с братом – Сашка Тихий и Лёшка Тихий. На бумаге ударение не ставится.

– А батя?

– Помер. Давно уж. А ты, дядя Тихон, вор? – я указал на его расписанную татуировками грудь, что виднелась из-под пиджака.

– Нет, – усмехнулся он. – Я обычный бродяга. Такой же, как и ты, босяк. И не зови меня дядей Тихоном. Какой я тебе дядя? Меня Вениамином отец назвал. Но если ты, мелкий, назовёшь меня «дядя Веня», получишь по ушам. Понял? – усмехнулся он и подмигнул мне.

– Понял. А как мне тогда к вам обращаться?

– Зови Тихон. Меня так люди знают. И не выкай мне тут. Не по-пацански это.

– А ты тут за что, Тихон? Хотя… Это меня не касается.

– Да. Ты прав… Не касается… – Он вздохнул. – Ни за что я тут… Не при делах. Но вешают на меня мокруху. Козлы… А меня даже в городе вчера не было. Не сегодня, так завтра уйду отсюда. Доктор придёт, разрулит.

– Доктор? Ты что, болен?

– Доктор – это адвокат. Так его иногда называют на киче.

– Ясно.

– За брата постоять – дело святое. Вот и моего братишку меньшого зарезали недавно.

Тихон помолчал.

– Малой! Ты тут на районе знаешь кого?

– Откуда? Мы в интернате почти взаперти. Редко удаётся через забор выбраться. А что?

– Да есть тут один фраерок фиксатый. Мне шепнули, что это он брата моего… Я его не успел даже найти. Кто-то замочил его раньше. Причём смачно так замочил, как суку, забил ногами. А мне теперь мусора это дело шьют. Обломаются. Я в это время на кладбище был. Брата хоронил. Меня сорок человек там видели. А как за стол сели брата поминать, то меня менты прям там и приняли. Волки позорные… Хорошо хоть успел рюмку опрокинуть. Помянул братишку.

Это словно всколыхнуло мою память. Я снова ранен, а Лёшка тащит меня на своих плечах и говорит мне: «Держись, братишка!»

А потом вдруг на меня как накатило. Снова всплывают картинки из прошлого. Только из совсем недавнего, вчерашнего прошлого. Мы идём с Лёхой от метро через дворы. Навстречу нам выходят трое, а один из них, фиксатый, говорит противным голосом: «Денюшки есть?»

– Тихон! А ты можешь мне описать, как выглядел тот фраер, который мог убить твоего брата?

– Тебе это зачем?

– Видел я тут намедни одного фиксатого. Ростом чуть выше меня. Голос противный такой, шепелявый. Фикса на втором зубе слева. На правой брови небольшой шрамик. Пересекает бровь по диагонали. Правое ухо у него ещё слегка повреждено. На костяшках рук татуировки. На одной руке: «К О Л Я», на другой – «1 9 5?».

Я описываю фиксатого подробно. Потому что у меня ещё с прошлой жизни хорошая, почти фотографическая память на лица. Умел бы рисовать, мог бы фотороботы составлять.

– Ну ты и картинки рисуешь. Где ты такого фраера видел, парень?

Тихон подался в мою сторону. Меня это даже немного напрягло. Рассказать ему, что это мы с Лёхой избили, а возможно, и убили того, кто якобы зарезал его брата? А надо ли это мне… Переведёт на нас стрелки, чтобы выйти на свободу. А на мне или на Лёхе повиснет обвинение ещё в одном убийстве, совершённом при превышении необходимой обороны. Доказывай потом, что ты не верблюд.

Кажется, мой собеседник что-то понял. Он наклонился ко мне поближе и почти шепотом стал мне говорить прямо в ухо:

– Сашка! Я вижу, что ты что-то знаешь. Если ты опасаешься меня, то… Правильно делаешь. Верить никому нельзя. Но я тебе не враг. Век воли не видать!

Он даже перекрестился.

– Тихон! Я тебя не знаю, но расскажу тебе всё как было. Я хочу тебе поверить, потому что ты, как и я, за брата бьёшься. Надеюсь, что ты человек слова.

Я вздохнул и начал рассказывать этому совершенно незнакомому мне человеку, как мы с братом подрались в одном из дворов по пути от метро.

– Их было трое. Один, как я и говорил, фиксатый. Другой худой, нескладный такой. Совсем не боец. На третьего я внимания не обратил. Серый какой-то. Невзрачный. С меня ростом. Фиксатый потребовал у нас денег. Лёха его свалил с ног ударом в челюсть. Я вырубил худого. Кажется, колено ему выбил или ногу сломал. Лёха сцепился с невзрачным, они упали на землю. В это время фиксатый с ножом хотел напасть на брата. Я сбил его с ног. А Лёшка, справившись со своим противником, немного потоптал фиксатого. Зубы ему выбил. Но вроде бы тот ещё шевелился, когда мы уходили оттуда. Нож у фиксатого мой брат забрал. Но я его осмотрел потом, заметил среды крови на лезвии возле рукояти и выкинул.

– Куда? – напрягся Тихон.

– В воду бросил. Новоспасский пруд. Со стороны монастыря, прямо напротив родника. Кинул по прямой, ближе к самой середине пруда.

– Как нож выглядел?

Я подробно описал, как выглядела та самодельная финка.

Тихон сидел молча. Он думал. Думал сильно и явно прокручивал в голове разные сценарии развития будущих событий. Это было хорошо видно