Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

в моих ушах, кружили голову. Нет, не мог он знать Гануша. Но может, Гануш явился и заговорил с Василием, когда-то верующим ребенком, на том языке, который, как он считал, найдет отклик у богобоязненного человека? Мне не хотелось этому верить. Гануш был моим.

Впервые с тех пор, как поднялся на борт «Nasha slava 1», я не находил себе места. За десять дней до ожидаемого приземления ко мне пришла Клара и сказала, что ей нужно мне кое-что сообщить. Во-первых, после того как она своими глазами увидела ужасающее состояние тела и жилых отсеков Василия, она отправила сообщение в tsentr. И получила ответ – Василия следует оставить в покое, если только он не представляет непосредственной опасности для экипажа или корабля. Он был отдельной, фоновой частью их миссии, которая предназначалась для изучения влияния космического полета на определенные проблемы психического здоровья.

Я спросил Клару, зачем она это мне говорит.

– Затем, что мне надоели недостойные люди, правящие империями, – сказала она. – Еще потому, что как только я вернусь на Землю, то перееду на Запад и больше не стану об этом думать. И ради последнего, что я должна тебе рассказать. Моя подруга из tsentr сказала, как они намерены поступить с тобой. Сказала, что ты отправишься в Zal Ozhidaniya – такое место для особых политических заключенных, шпионов и прочих подобных. Я чувствую за это ответственность, Якуб. Хочу, чтобы ты понимал – я обязана тебя привезти, обязана передать тебя им, но мы все равно друзья. Я верю тебе. Хочу, чтобы ты узнал это, прежде чем тебя увезут. Клянусь, я бы сделала что-нибудь – если бы могла.

– Ты могла бы поцеловать меня в щеку? – попросил я.

– Якуб.

– Это же ничего не значит. Просто я давно этого не испытывал. Мне хочется вспомнить.

Клара поцеловала мою щеку, совсем рядом с губами, и страх перед ее откровением на миг отступил. Я попросил ее уйти, пока этот восторг не угас.

Последние две недели на корабле я провел, скрываясь от русских. Я торчал в своей каюте и попросил Клару оставить меня в покое. Она ответила, что понимает. Я представлял себе жизнь в тюрьме для важных политических заключенных, думал о том, как вынесу вечную разлуку с моей страной, с Ленкой. О том, как вырваться на свободу. Перед инициацией протокола посадки в спускаемом аппарате Юрий хотел меня пристегнуть, но Клара отговорила его. Она твердила, что мне можно доверять.

Покой Вселенной обманчив, и это не поэтическая метафора и не попытка дешевого умничанья, а физический факт. Четыре слоя земной атмосферы покоятся на своих местах, как четырехглавый Цербер охраняя нашу драгоценную кожу от солнца, бросающего на нас свой яд каждую секунду каждого дня. Они – стоические хранители, невидимые и столь недооцененные в наших будничных мыслях.

Пока мы готовились к входу в плотные слои атмосферы, я сидел рядом с Василием, который решал на планшете кроссворд и не обращал внимания на то, что наш шаттл стремительно мчится к Земле. Клара и Юрий, сидевшие впереди, управляли спуском и весело переговаривались по-русски с командованием миссии. Шаттл перевернулся на брюхо, и я выглянул в палубный иллюминатор, в последний раз увидеть то, что формально классифицируется как космос – предельный рубеж, пока не будет открыт новый рубеж за его пределами. Он тоже смотрел на меня – с вечным мерцанием и пустотой, не понимающий, ни кто я такой, ни зачем существую.

Шаттл опускался вверх носом, раскаляясь до 1649 градусов Цельсия, пробивался сквозь мезосферу – кладбище мертвых звезд, щит Земли от случайных метеоритов. Воздух менялся медленно, не облегчая путь. Корабль с отключенными двигателями был теперь не более чем сложно устроенным дельтапланом, использующим физику Земли, и скользил сквозь атмосферу быстрее скорости звука.

Внизу, далеко под нами, где-нибудь в Москве или, может, в близлежащих к ней городах, немногие услышат двойной хлопок с интервалом меньше секунды, барабанную дробь, возвещающую о нашем возвращении. Этот звук сочтут обычным городским шумом, и день продолжится в молчании прессы и правительства. А яркое «S», на миг мелькнувшее на небосводе – неотвратимый росчерк фантомных космонавтов, – покажется просто не заслуживающей внимания погодной аномалией.

Мы падали со ста тридцати километров. Мезосфера – защита. А стратосфера – холодное, неподвижное и жуткое место без климата. Чистилище со свойствами космоса, но все-таки часть Земли. Обманчивый недо-мир, ничья земля между окопами. Потом – тропосфера, последняя линия обороны, от греческого tropos, означающего изменение. Всемирное хранилище водяных паров и аэрозолей, место хаоса, растущего давления, изменения погодных условий. Она идеальна как ближайший контактирующий с людьми слой, как сфера, обнимающая человечество.

Земля казалась мирной. Никаких признаков, что ее поверхность гудит миллиардами беспокойных душ. Мы были так близко к ее океанам, ее континентам, внутри одного – страна, а в ней была когда-то больница, где голым и крохотным я появился на свет. Больница теперь разрушена, ее место занял офис производителя пищевых автоматов. Смогу ли я когда-нибудь опять посетить это место, опять увидеть тот клочок грязи, куда пришел?

Видение будущего возникло около позвоночника, прошло через нижнюю часть кишечника, брюшную полость, легкие, горло. Как рюмка бурбона, только в обратном порядке. Заложник русских, человек, сведенный до государственной тайны. А если я все же когда-нибудь вернусь в родную страну, какая жизнь меня ждет? Расследования, разбирательства, шум. Не будет мне ни покоя, ни мира, ни продолжения безмятежной жизни с Ленкой. Я встретился взглядом с Василием. Он знал.

Нет, я не мог принять такую судьбу. Раз мне суждено вернуться на Землю, я должен быть свободным. Все у меня отняли – и личность, и физическое здоровье, а может, и рассудок. И я не знал, что случилось с моей женой. Я больше не допущу разрушений, не позволю. Так мне советовал Бог Василия. Не быть игрушкой в руках этих русских.

Я отстегнул ремни, кинулся на пульт управления, отпихнул руки Клары и активировал один из двигателей корабля. «Nasha slava 1» перевернулась и прыгнула, как газель с разодранным зубами хищника бедром. Я повалился на потолок. Клара вскрикнула, а Юрий отстегнулся, бросился на меня и с поразительной ловкостью обхватил за шею, намереваясь не просто усмирить, а убить, рыча от ненависти, накопившейся за месяцы изоляции. Я молотил руками, и жизнь уже начала меня покидать, как вдруг на нас навалилась еще бо́льшая тяжесть. Я видел только рваную марлю и кулаки Василия, которые били Юрия по затылку.

– …avariynaya posadka, ya povtoryayu… – кричала в микрофон Клара, и мне