Психомодератор. Книга 1. Разделение - Никита Андреевич Борисов

— Характер, — откликнулась Аврора, делая свой шаг. Её слово появилось в новом кольце, неожиданно соединившись с "гранью".

Декарт оценил изящество ассоциации — от грани кристалла к грани характера — и ответил:

— Формирование, — продолжил он, создавая новое звено цепи, связывающее процесс создания как характера, так и кристаллической решетки.

— Детство, — ответила она, прокладывая мосты между понятиями, рисуя своим словом невидимую карту психологических связей.

Они продвигались по мосту, создавая всё более сложные и неожиданные ассоциации. То, что начиналось как просто интересное упражнение, превратилось в своего рода танец — они двигались синхронно, каждый новый шаг и слово были реакцией на предыдущий ход партнера.

Нейрофон улавливал не только сознательные ассоциации, но и подсознательные импульсы, предвосхищения следующих слов, эмоциональные отклики на слова партнера. Декарт ощущал, как система анализирует глубинные паттерны его нейронной активности, оценивая не только логические, но и интуитивные связи, которые его собственный аналитический ум часто игнорировал.

В какой-то момент он обнаружил, что начинает предугадывать следующее слово Авроры за мгновение до того, как она его произносит, словно их сознания вступили в тонкий резонанс. Это было сродни интеллектуальной интимности, которой он никогда прежде не испытывал.

"Песчинка" — "Вселенная" — "Микрокосмос" — "Душа" — "Бесконечность" — их ассоциации становились всё глубже, связывая воедино физику, философию, психологию, создавая многомерную карту взаимосвязей.

К их удивлению, система оценила их взаимодействие исключительно высоко, и вокруг них начали собираться другие посетители, наблюдая за необычно плавной и глубокой игрой. Некоторые из зрителей получали от системы возможность синхронизироваться с их визуализацией и наблюдать формирующуюся ассоциативную сеть — она расцветала над мостом подобно нейронной карте обширного мозга, где каждая связь сияла своим уникальным цветом.

— Мы с тобой неплохая команда, — заметила Аврора, когда они закончили первый раунд и система показала им результат — 94 из 100 возможных баллов, сопровождая это каскадом золотистых частиц в их общем ментальном пространстве.

— Неплохая? — Декарт позволил себе шутливый тон, что было редкостью для его обычно сдержанной майя-персоны. — Мы почти идеальны.

Она рассмеялась, и этот звук вызвал в нем странное тепло, распространившееся от центра груди по всей майя-личине, словно настроив ее на новую частоту вибрации. Он подумал, что нейрофон, возможно, фиксирует эти изменения, регистрируя активацию лимбической системы и выброс окситоцина, но впервые его не беспокоила эта мысль о саморегистрации.

Следующей точкой их маршрута стала мерцающая платформа с инсталляцией в виде спирали, закручивающейся в бесконечность. Здесь они синхронизировали нейрофоны с новой игровой зоной, и перед ними развернулись "Лабиринты воспоминаний" — секция, где посетителям предлагалось восстановить последовательность событий из намеренно фрагментированных и перемешанных воспоминаний.

Технически, это был тренажер эпизодической памяти, но оформленный как захватывающая игра, где воспоминания становились осязаемыми конструкциями в ментальном пространстве. Декарт ощутил легкое головокружение, когда его сознание расслоилось на несколько параллельных потоков восприятия.

Каждому из них система предложила загрузить в нейрофоны специальные протоколы, которые проецировали фрагменты историй непосредственно в их сознание, минуя сенсорные фильтры. Это не было полным погружением в виртуальную реальность — скорее, нейрофон создавал в определенной зоне мозга концептуальные структуры, которые воспринимались почти как воспоминания, но с четким маркером искусственности.

Задача заключалась в том, чтобы восстановить правильную последовательность, ориентируясь на мельчайшие детали и логические связи, определить, какие события предшествовали другим, какие следовали за ними, создавая целостную картину из разрозненных фрагментов.

Первый сценарий был относительно прост — история исследователя, обнаружившего древний артефакт. Фрагменты показывали то момент находки, то первые исследования, то подготовку экспедиции, то конфликт с коллегами по поводу интерпретации назначения артефакта. Декарт методично выстраивал временную линию, анализируя причинно-следственные связи между событиями.

Аврора использовала совершенно иной подход — она фокусировалась на эмоциональных состояниях персонажей, на изменениях их взаимоотношений, выстраивая последовательность на основе психологической логики. К удивлению Декарта, ее метод оказался не менее эффективным, чем его строго аналитический подход.

С каждым новым сценарием сложность возрастала. Фрагменты становились короче, связи между ними — тоньше, а временные линии начинали переплетаться. В третьем сценарии они столкнулись с нелинейной историей, где некоторые события происходили одновременно в разных местах, а другие существовали в циклической временной петле.

— Похоже на квантовую механику воспоминаний, — пробормотал Декарт, пытаясь визуализировать многомерную структуру повествования. — События существуют в суперпозиции возможностей, пока наблюдатель не фиксирует их в определенной последовательности.

— Именно! — подхватила Аврора. — Наши воспоминания квантовы по своей природе. Они существуют в потенциальном состоянии, пока мы не обращаемся к ним, фиксируя их в конкретной форме.

Совместными усилиями они сумели создать мета-нарратив, объединяющий все фрагменты в когерентное целое, который система приняла как корректное решение, хотя, как они позже узнали, существовали и альтернативные правильные интерпретации.

— Я всегда считала, что память — это не просто хранилище фактов, а творческий процесс, — сказала Аврора, когда они выходили из Лабиринтов после успешного прохождения трех уровней. Нейрофон мягко дезактивировал игровые протоколы, возвращая их восприятие к базовому уровню дополненной реальности Зала. — Каждый раз, когда мы вспоминаем что-то, мы фактически пересоздаем это воспоминание, добавляя новые детали, меняя акценты…

— И теряя объективность, — заметил Декарт, но без своего обычного критического тона. Это прозвучало скорее как продолжение её мысли, чем возражение. Он вспомнил, как в детстве ему казалось, что его первый велосипед был синим, пока семейные фотографии не доказали, что тот был темно-зеленым.

— Или обогащая субъективным смыслом, — она улыбнулась, глядя на него с легким вызовом в глазах, словно приглашая к философскому спору. — Что важнее — чистая информация или то, что она значит для нас?

Декарт задумался. Еще пару дней назад он бы без колебаний выбрал объективную информацию как единственно ценную. Основа его научного мировоззрения строилась на примате фактов над интерпретациями, данных над эмоциями. Но сейчас, в пространстве Зала Мнемозины, окруженный хрустальными отражениями и ментальными конструкциями, эта позиция вдруг показалась ему неполной, односторонней.

— Возможно, оба аспекта необходимы, — ответил он, наблюдая, как его слова материализуются в воздухе тонкой вязью светящихся символов, видимых только через нейрофонную проекцию. — Без объективных фактов наши интерпретации становятся произвольными, лишенными опоры в реальности, но без субъективного смысла факты остаются... мертвыми. Как руды, не прошедшие плавку сознания.

Аврора посмотрела на него с приятным удивлением. Её зрачки расширились, и микроанализаторы нейрофона наверняка зафиксировали изменение её сердечного ритма, хотя Декарт, разумеется, не имел доступа