За Бессмертного замолвите слово - Акулина Окаянная

Мира едва не улыбнулась. Очевидно, Богдан задел гордость Калисса. Только подумать, что для драконов так важна внешность и красота. А в следующее мгновение эти двое будто о ней совсем позабыли, перекидываясь колкостями друг с другом.

— Вот-вот! Вместо того, чтобы менять свой паскудный характер, только и делаешь, что свою внешность меняешь, — бросил очередную колкость Богдан.

— Внешний вид мужчины должен говорить сам за себя, — отпарировал Калисса.

— Да ты в этих блестяшках больше на девицу смахиваешь, чем на мужчину.

— Горе тому, кто любит только тела, формы и видимость! Смерть отнимет у него всё. А ты и смерти не нужен!

А затем произошло то, что напрочь отвлекло от пустой ссоры мужчин на поляне. За спиной Калисса, там, где возвышалась скала, камень содрогнулся, открывая зеркально блестящий жёлто-красный глаз огромных размеров. Узкий зрачок дёрнулся и сосредоточился на ней.

«Мира, подойди» — позвал низкий голос, звучащий словно внутри её головы, похожий на игру музыкального инструмента с толстыми струнами.

Странно, страшно ей не сделалось. Наоборот, словно магнитом к нему потянуло.

«Чую человеческий дух. Ты пахнешь не здешними травами, цветами и камнями. До чего же приятный аромат у твоего мира. Как много времени прошло с тех пор, как я летал в твой мир. Молодая ты, как побег дерева. Никогда не видела драконов?»

Мира отрицательно покачала головой.

«Уже совсем скоро я вернусь домой. Моё время почти вышло»

— Вернётесь домой? В людской мир?

«Нет, девочка. Я вернусь в землю, из которой когда-то вышел. Ты хочешь домой? Ты права, живым не место в мире Нави. В отличие от людей, драконы не боятся смерти. Мы живём полной жизнью, берём, что хотим и ни о чём не сожалеем на исходе лет»

— А умирать больно?

«У тебя доброе сердце, — заметил дракон. — Нам дано тоже, что и всем живым в Яви, будь то радость или боль жизни, или грусть и одиночество смерти. Я прожил более чем длинную жизнь, даже по меркам дракона. Пришло время дать жизнь другим. Сейчас я уже не могу вернуть тебя в твой мир. У меня не осталось сил, чтобы взлететь, но я могу поделится воспоминанием о нём»

— …?

Земля с молодой зенью травы стремительно проносится перед глазами. Куда она так торопится? Впереди только обрыв. Она уже почти у самого края. Прыжок. Сердце замирает где-то в груди от испуга и тут же окунается в море блаженного восторга. Она летит! О, Боги! Это лучшее в жизни мгновение.

Сердце из груди вываливается, но не от страха, а от распирающих эмоций. Наложились они на её чувства и заполонили всё составляющее. Счастье безграничное, глубокое, как небеса, по её венам разливается. Крик из горла от восторга рвётся, да не крик, а рык дикий.

Посмотрела она вправо и видит: крыло перепончатое, багряного цвета, расправлено, натянуто, по волнам воздуха планирует. Слева второе такое же. А вокруг — красота невозможная! Синева неба, зелень травы и лесов внизу, блеск рек, вечно куда-то бегущих…

Взгляд уже направлен на горизонт. Время замедляется, всё уходит на второй план — есть только она и Небо. Вокруг тишина. Только еле-еле слышны потоки ветра, проходящие через крыло. О, Боги! Она сейчас задохнётся от восхищения. Полёт в горах — это совершенно другое! Она упивается красотой этого мира.

Ветер овевающий напоминает… о чём?

О глубинах коих она и не догадывалась. И ореол этот, слышимый, действительный, нежным образом возводит земная природа, утверждая смелость её. Испытывает ненасытной свободой воздуха. До каких высот смелость твоя? Ты — момент, ты — мгновение в мыслях. Но глубины памяти невесомые, безграничные, вдруг оживают, развёртываются вневременным состоянием. Всё — знак нам, всё — ключ, ответ в нас давно лишь слова не звучат. Дух читает Душу, а Душа — весь мир. И где внешний, где внутренний?

А потом снижение по нисходящей спирали, чешуйчатое крыло на горизонте да так, что его видать почти полностью. Огромное мощное крыло… Тишина и плавность полёта разлетаются в мгновение! Безумная скорость, шум ветра в ушах она несётся к земле, виток — и выход вверх, её словно подбрасывает — состояние невесомости! Взгляд на крыло. С ним всё в порядке. Что это было такое? Она подлетает к земле…

Глава 12. И лесом мы пойдём

Он чертовски устал. Устал бежать и без конца скрываться. Он остановился. Дыхание вырывалось из пасти громким свистом. Затем сжал челюсти, чтобы звук заглушить, и навострил уши. Вроде тихо. Отстали? Он оглянулся, пытаясь понять, где находится. В этом сосновом лесу ему не приходилось бывать. Впереди, позади, с боков — всюду стояли тёмно-зелёные, почти чёрные сосны, и лишь кое-где у корней сквозь пласт хвои пробивалась какая-то бледная травка. Могучие, стройные стволы стояли точно колонны, поддерживая тяжёлый свод тёмной зелени. Тёплый, густой запах смолы наполнял воздух. Взгляд упал на небольшой лаз под корнями. Он залез туда. Если неделю назад ему кто-нибудь сказал хоть в шутку, что его будут загонять сворой собак, он не поверил бы никогда.

Он до последнего был верен Богдану. А может, ему просто хотелось верить ему. Сбежав в ночь, да поуспокоившись, подумал, что не дал другу даже шанса объясниться. Василёк честно ждал в лесу весь следующий день, но Богдан так и не явился. Тогда он вокруг Звенигорода стал ходить, подбираясь всё ближе к усадьбе, в надежде услыхать чего. Затем голод одолел. Стащил он курицу и ни откуда-то, а со своего двора. Стоит только вспомнить, как… Брр… в горло лезут перья, не отплюешься.

Полдня уж гонят, не передохнуть. А догонят, что тогда? С волком короткий разговор на острие метала. Ах! Если бы мог сказать отцу родному, что он Василёк. Во всем виновен был Богдан — колдун проклятый! И слёзы наворачивались на глаза. Но что он мог? Скулить?

До чутких ушей волка донесся далёкий собачий лай. Василёк напрягся. Вскоре собаки отыщут его по волчьей вони. Пора опять бежать? Он выскочил из-под корней и понесся среди сосен. Не преодолев версты, натолкнулся на ещё одну стаю собак. Резко развернулся и кинулся в другую сторону. И там засада поджидала. Осталось только прямо. И тут взлетело тело в небо. Он забарахтался лапами, но лишь сильнее запутался в сети. Поймали.

Вот так бесславно закончится жизнь Звенигородского княжича Василька? Печалила его не смерть сама, а то, что никто так и