Суворовец. Том 2 - Анна Наумова

Вот и мы с мамой и бабушкой договорились, что Новый Год — дело семейное! Пусть Настя посидит в новогоднюю ночь со своей семьей за столом. А я, стало быть, со своими…

Кроме меня, в вагоне был только какой-то поддатый бард в засаленной дубленке, тихо бренчащий на гитаре какую-то песню про поход, веселый мужик в костюме Деда Мороза, да парочка весьма экстравагантно одетых хиппи. Этим, в отличие от барда, было не до музыки. Они, совершенно нас не стесняясь, вовсю лобызались на сиденье, тесно переплетя руки и ноги. Свободная любовь чувака и герлы…

А вот мне огромных усилий стоило оторваться от сладких Настиных объятий в прихожей. Если бы я еще чуток затянул с поцелуями, пришлось бы мне с Кутузовского на «Юго-Западную» пешком чесать…

Я шагал к знакомой с детства пятиэтажке и думал о том, как же все хорошо!

Вторая четверть закончена. Весь наш взвод остался в полном составе. Никого не отчислили. Никто не психанул, по примеру Тополя, и не забрал документы. А «трояки» Зубова и остальных — так, дело поправимое. Еще полгода впереди. Исправят.

«Шипиловская» шайка прекратила свое существование. И «Ризотто», и «Тыква», и их третий коренастый приятель, кинувшийся на «Бондаря» с ножом, теперь коптили застенки очень унылого заведения. И, надеюсь, будут коптить еще несколько лет.

И наша любимая Ирина Петровна наконец поправилась. Совсем худенькая и бледная после больницы, «Красотка» появилась в училище за пару дней до окончания второй четверти и милостиво разрешила всем желающим исправить оценки.

Горе-ухажер Колян Антонов не смог удержаться от комплимента своей даме сердца. В самоволку дернуться побоялся. Но выход таки нашел. Не зря еще Суворов говорил: «Русский солдат смекалкой богат».

Богатый смекалкой Антонов позвонил с училищного телефона-автомата домой своей старшей сестре и сказками да ласками уговорил ее притащить на КПП букет «самых красивых» цветов. А потом втихаря притаранил свой «веник» в учительскую, когда учителя отлучились на обед, и поставил прямо на пустовавший несколько недель стол.

Так что теперь юная красотка Ирина Петровна думала-гадала, кто же из учителей является ее поклонником. То ли географ, то ли физик, то ли химик…

А «поклонник» тем временем уже вовсю рубился во дворе в хоккей со старыми дворовыми приятелями… А потом уминал мамины пирожки из духовки.

Едва я наконец подрулил к своему дому, торопливо поглядывая на светящиеся квадратики окон в квартире, как меня вдруг резко окликнули…

Глава 10

Ба!.. Знакомые все лица…

— Вот он, красавец! Явился не запылился… — протянул знакомый голос. То ли с насмешкой, то ли с неприязнью… — Тебя-то я и жду!

Прямо на лавочке у подъезда, развалившись, восседал не кто иной, какой батя!

Ха! Вот так встреча! Прямо таки сюрприз за сюрпризом!

А я, признаться, и не ожидал, что неверного супруга потянет когда-нибудь в родные пенаты! Тем более что на радушную встречу с хлебом-солью мой родитель явно мог не рассчитывать. За такое с пирогами не встречают и новых кисловодских тапочек не подают.

— Ежели еще разок эта гнида усатая сюда хотя бы на порог заявится — я ему башку его лысую расшибу сковородкой! — крикнула обычно тихая и интеллигентная мама, когда я будто невзначай спросил ее про отца. И уже мягче добавила: — Ты ешь, ешь рассольник, Андрюшенька…

Бабушка, бывшая свидетельницей нашего с мамой разговора, ничего не сказала. Молча продолжила молотить на кухонном столе отбивные. Только долбала молотком с такой силой, будто вместо куска говядины представляла себе отцовскую голову…

Сейчас я был согласен только с первой частью характеристики, выданной мамой отцу.

Усы мой папаша начисто сбрил. Даже когда я встретил его на катке под ручку с юной Леночкой, колоритной пушистой поросли, делающей отца немного смахивающим на Буденного, уже след простыл. И я, кажется, понял, почему. Молодится мачо. Хочет рядом с юным созданием, даже не умеющим кататься на коньках, тоже выглядеть двадцатилетним студентом.

— Явился… — повторил отец, уставившись на меня осоловелым взглядом и протягивая в мою сторону полупустую бутылку сорокаградусной. — Павлик… Морозов…

Я подошел ближе. Подвыпивший батя сидел на лавке не один. Только вместо дворовых сплетниц, которые обычно дислоцировались на этом месте, компанию ему составили…

Да это же… как их там… «Сивый» и «Лань»… А, не, «Лама»! Да, точно, «Лама»! Гопники со двора, в котором вырос мой будущий неприятель по кличке «Макруха». Те самые кенты, которые отказались играть с Тополем в карты, когда он, отчаявшийся, заявился к ним, в надежде поднять хоть сколько-нибудь баблишка.

И чего это вдруг они тут оказались?

Пацаны расселись на лавке верхом, по обе стороны отца, развалившегося на сиденье. Точно бодигарды. Только эти явно не охраняли моего батю.

И зачем он им сдался?

Глянув на них, я немного поежился. И вовсе не от страха. Просто не представлял себе, как можно в такой мороз так легко одеваться. Легенькие шапки, сдвинутые на затылок для форса, спортивный костюм, в котором еще осенью, в ноябре, можно дуба дать… И туфли. Даже не кеды. А туфли с острым носком. Чтобы пендаль больнее получался.

— Это с чего это я вдруг Павлик Морозов? — с неприязнью поинтересовался я, подходя к родителю. — И зачем ты меня ждешь? Ты, кажется, не живешь тут уже вовсе. Иди-ка к своей Леночке…

Пацаны переглянулись и насторожились. Но ничего не сказали. Просто молча сидели верхом на лавке и постукивали по сиденью замерзшими ногами в осенних туфлях.

Я, не обращая на них никакого внимания, продолжил с тревогой смотреть на отца, попутно соображая, что же делать. А батя-то уже знатно нализался! Начал, так сказать, заранее Новый Год отмечать…

На пургу, которую он нес, я внимания не обратил. Мало ли что пьяному в голову придет. Важно было другое: куда мне его сейчас девать? Оставлять его тут точно нельзя… Замерзнет же! И домой нельзя…

Но подвыпивший отец, в отличие от меня, ничуть не переживал о своем будущем. Он уселся на лавке поудобнее, запахнув полы пальто, одна из пуговиц которого уже куда-то делась, и сдвинул набекрень меховую шапку. А потом с наслаждением сделал глоток водки «Московская» и ехидно протянул:

— Потому что сдал меня… вот! Ик… Ты, Андрюха, Ленке настучал? Что я женат? Ну и на хрена ты это сделал?

— Ни