Хроники Менталиста 3 - Ярослав Чичерин

— Мне не нравится, как он на тебя смотрел, — пробормотала Кристи, когда мужчина наконец сел за свой столик.

— Мне тоже, — признался я. — Но давай не будем обращать внимания.

Она кивнула, но я видел, что её настроение померкло. Весёлый блеск в глазах потух, а на лице появилось настороженное выражение. Она начала чаще оглядываться, словно ожидая подвоха.

Мы пытались вернуться к разговору, но момент был испорчен. Даже десерт — воздушный шоколадный мусс, который Кристи выбрала с таким энтузиазмом — не смог полностью вернуть ту атмосферу легкости, что царила за нашим столиком до появления незнакомца.

Казалось, вечер уже не мог стать хуже, но я ошибался.

— Какая трогательная сцена, — раздался насмешливый голос над нашим столиком. — Уличная крыса и её подружка играют в аристократов.

Я поднял глаза и увидел того самого мужчину, который недавно вошёл в ресторан. Теперь он стоял у нашего столика, глядя на нас сверху вниз с таким презрением, будто мы были навозными жуками, заползшими на его обеденный стол. Вблизи его костюм выглядел ещё дороже — такой покрой бывает только у индивидуального пошива. На пальце блестел массивный перстень с тёмным камнем.

— Чего вам нужно? — спросил я, пытаясь сохранять хоть какую-то вежливость, хотя внутри уже закипала злость.

Мужчина приподнял бровь, словно удивляясь, что я вообще осмелился заговорить. Он был высок, широкоплеч, и, несмотря на возраст, в его теле чувствовалась сила и выучка профессионального бойца. Такие люди не носят оружие — они сами оружие.

— Родион Корсаков, — представился он таким тоном, будто его имя должно было заставить меня трепетать. — Владелец судоверфи «Атлантика».

Он оглядел наш столик с нескрываемым отвращением.

— А ты, должно быть, тот самый Сокол, который случайно вырубил Молота. Неплохо для мальчишки из трущоб. Только не зазнавайся слишком рано, на ринге всегда есть кто-то сильнее. — Он демонстративно размял шею и плечи. — Я сам когда-то был чемпионом этого города. До того, как занялся настоящим делом.

— Я просто ужинаю с девушкой, — ответил я, стараясь держать себя в руках. — И предпочёл бы продолжить без чужих людей.

— Ужинаешь? — он театрально оглядел наш столик. — Ну надо же. И откуда у такого оборванца деньги на «Золотой якорь»? Небось выпотрошил чей-то кошелёк?

Я стиснул зубы, борясь с желанием врезать ему по самодовольной физиономии. Кристи под столом сжала моё колено, призывая к спокойствию.

— Заработал, — коротко ответил я. — Честно.

— Честно? — Корсаков рассмеялся, и его смех словно хлестнул меня по лицу. — В вашем районе слово «честность» означает «не попался при краже», верно?

Он перевёл взгляд на Кристи, и его губы скривились в презрительной усмешке.

— А это твоя подстилка? Или просто шлюха, которую снял на ночь?

Что-то щёлкнуло у меня в голове. Я вскочил так резко, что стул с грохотом упал на пол. Кристи тоже поднялась, но не от злости — она пыталась меня удержать.

— Извинись, — процедил я сквозь зубы. Амулет на груди пульсировал в такт сердцебиению, раскаляясь добела. — Сейчас же.

Корсаков даже не дрогнул. Наоборот, в его глазах появился опасный блеск. Он хотел спровоцировать конфликт, и я попался на его удочку.

— Или что? — он наклонился ко мне, его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. От него пахло дорогим одеколоном и сигарами. — Ударишь меня? Здесь, прямо сейчас? Давай, бей. Покажи, кто ты есть на самом деле. Дикарь. Животное из трущоб.

В ресторане стало тихо. Даже музыканты перестали играть. Все взгляды обратились к нашему столику.

Слова были лишними. Кулак сам рванулся вперёд, быстрее мысли. Корсаков ожидал этого — ловко уклонился, перехватил запястье и одновременно послал ответный удар в живот.

В последнюю секунду удалось увернуться — его кулак только скользнул по рёбрам. Амулет на груди пылал, раскаляясь докрасна. Мир вокруг замедлился, звуки стали глухими, приглушёнными. Движения противника казались вязкими, словно он продирался сквозь густую патоку.

Мы сошлись в опасном танце — удар, блок, разворот, ещё удар. Корсаков действительно был хорош. Он двигался с точностью механизма, каждое движение отточено годами тренировок. Но я чувствовал силу предков, текущую в моих венах, их рефлексы, их опыт.

Зрители разбегались от нашего столика, расчищая пространство.

Корсаков провёл серию быстрых ударов, которые я блокировал, пропустив лишь последний, задевший моё плечо. Я ответил хуком справа, и на этот раз достал его — мой кулак врезался в скулу, отбросив его на соседний столик.

Посуда с грохотом разлетелась по полу. Корсаков выпрямился, вытирая кровь с рассечённой скулы. В его глазах плясало пламя ярости и, что удивительно, радости.

— Неплохо, мальчишка, — прохрипел он. — Очень неплохо…

Он рванулся вперёд, как раненый бык. Я приготовился встретить его, чувствуя, как амулет наливается силой, готовый высвободить свою мощь…

И в этот момент нас обоих словно ударила невидимая стена. Я почувствовал, как мои ноги отрываются от пола, а тело летит назад, будто подхваченное мощным порывом ветра. Корсаков по ту сторону зала испытал то же самое — его отбросило к противоположной стене.

— Достаточно, — прозвучал холодный голос от входа.

Я с трудом повернул голову. В дверях стоял Никонов. Его рука была вытянута вперёд, а в глазах пульсировало голубоватое свечение.

Одарённый. Он был Одарённым.

Глава 8

Явин. Рукотворная правда

Явин поморщился, когда будильник пронзительно зазвенел в шесть утра. Два месяца в Академии, а он все еще не привык к этому звуку. В трущобах он просыпался когда хотел — или когда опасность заставляла открыть глаза.

Теперь все было по-другому. Подъем в шесть, зарядка в шесть пятнадцать, завтрак в семь, занятия с восьми. Железный распорядок, нарушать который не рекомендовалось. За опоздания полагались наказания — от дополнительных нарядов до штрафных баллов, которые могли привести к «корректирующим процедурам».

Он быстро умылся ледяной водой, отгоняя остатки сна, и натянул серую форму. Глянув в потускневшее зеркало, Явин на мгновение застыл, снова пораженный произошедшими с ним изменениями. Пухлые щеки исчезли, лицо стало жестче, угловатее. Детская мягкость сменилась юношеской резкостью черт. Да и тело изменилось — благодаря бесконечным тренировкам он стал жилистым, как натянутая струна.

Иногда он сам себя не узнавал. И дело было не только во