Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

Юзеф замер. Глаза сузились.

— А, помню. Иван, кажется? — Пауза. — После того, как ты пропал, нас чуть не накрыли. Мы успели уйти за час до облавы. Они обыскали соседний дом.

Крупский почувствовал, как холод пробежал по спине. Значит, они уже подозревали.

— Теперь вас могут накрыть уже без сомнений, — выдохнул он. — Скоро будет еще одна облава.

Цепочка звякнула, дверь распахнулась. Юзеф стоял в проеме с револьвером в руке. Ствол направлен прямо в грудь Крупского. Черный, холодный, смертельный.

— Повтори, — тихо сказал Юзеф. — Чтобы я правильно все услышал.

Крупский медленно поднял руки, показывая, что не вооружен.

— Я знаю полицейского, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Околоточного надзирателя с участка на Праге. За рюмку водки расскажет что угодно. Вчера встретились в трактире, я угостил. Он разоткровенничался — похвастался большой операцией. Облава на типографию, говорит, премию получим.

— Типографий в Варшаве десятки, — прищурился Юзеф, не опуская револьвер.

— Я спросил, где. Он назвал адрес — думал, я свой. Грохувская, семнадцать. — Крупский медленно полез в карман. Юзеф напрягся, палец на спусковом крючке. — Спокойно. Только покажу что-то.

Достал серебряный рубль. Показал на ладони.

— Это все, что у меня осталось после вчерашней выпивки. Потратил почти все, чтобы он заговорил. Но узнал. Послезавтра, на рассвете. Они придут сюда с жандармами.

Юзеф смотрел на него долго. Слишком долго. Потом обернулся и крикнул в глубину подвала:

— Адам! Иди сюда!

Шаги. Тяжелые, неспешные. Из темноты подвала вышел человек. Крупский невольно сделал шаг назад.

Это был великан. Целая сажень ростом, плечи как у грузчика, руки толщиной с бревна. Широкое лицо с приплюснутым носом — явно не раз ломаным. Короткие седые волосы торчали ежиком.

Но самыми удивительными были глаза — светло-голубые, холодные, изучающие. Глаза человека, который видел многое и мало чему удивляется.

На нем была простая рабочая рубаха, засученная по локти, открывая мускулистые предплечья, испещренные шрамами. Поверх одежды кожаный фартук печатника, испачканный краской.

— Что тут у нас? — голос низкий, с хрипотцой. Акцент странный, не варшавский. Может, с восточных земель, а может, еще откуда.

— Этот говорит, что завтра облава, — Юзеф не убирал револьвер. — Говорит, узнал от полицейского в трактире.

Адам подошел ближе. Крупский почувствовал запах типографской краски, табака и еще чего-то металлического. Великан смотрел на него сверху вниз, не моргая.

— Иван, да? — произнес Адам. — Тот самый, что зимой приходил с Янеком.

— Да, — Крупский сглотнул. — Я…

— Странно, но вскоре после того визита нас чуть не взяли. — Адам скрестил руки на груди. — Совпадение?

— Я не… — начал Крупский, но осекся. Ложь не шла с языка. — Я не знаю. Может быть. Но сейчас точно будут. Послезавтра. И я пришел предупредить.

— Почему? — просто спросил Адам.

Крупский посмотрел ему в глаза. В этих холодных, изучающих глазах читался опыт. Этот человек видел предателей, провокаторов, доносчиков. Не обманешь.

— Потому что я работаю с людьми, которые верят в независимость Польши, — сказал он тихо. — Студенческий кружок. Они молодые, идеалисты. Не знают, как выживать в этом мире. Я научился добывать информацию. Использовать связи. И когда узнал об облаве, не смог молчать.

Адам молчал. Секунды тянулись как часы.

— Студенческий кружок, — наконец произнес великан. — «За освобождение Польши»? Собираются в кафе «Под орлом»?

Крупский вздрогнул.

— Откуда…

— Мы знаем о них. — На губах Адама мелькнула тень улыбки. — Хорошие дети. Честные. Но наивные. — Он повернулся к Юзефу. — Убери пушку. Он говорит правду.

Юзеф неохотно опустил револьвер. Спрятал за пояс.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что лжец говорит уверенно. А правду — с трудом. — Адам снова посмотрел на Крупского. — Ты боишься. Сомневаешься. Не знаешь, правильно ли поступаешь. Значит, ты не провокатор. Те всегда уверены.

Крупский выдохнул. Не заметил, что затаил дыхание.

— Спасибо, — прошептал он.

— Не за что благодарить. Еще проверим твои слова. — Адам повернулся к подвалу. — Эй, живо все наверх! Сворачиваемся!

Из темноты показались еще трое. Два молодых парня в запачканных рабочих блузах и девушка лет двадцати с короткими волосами и решительным лицом. Все трое посмотрели на Крупского с подозрением.

— Облава послезавтра, — коротко сказал Адам. — У нас ночь и день. Вывозим станок, шрифты, бумагу. Краску оставляем, купим новую. Быстро.

Никто не спорил. Все бросились работать.

Девушка начала собирать наборные кассы со шрифтами в деревянные ящики. Парни подошли к печатному станку, старому, массивному чугунному монстру.

— Поможешь? — Адам смотрел на Крупского.

— Я… да. Конечно.

— Тогда бери вон ту балку. Будем разбирать станок на части.

Следующий час Крупский работал как проклятый. Пот заливал глаза, руки ныли от непривычной нагрузки. Станок разбирали на части: раму, вал, прижимной механизм. Каждая деталь весила как мешок с камнями.

Адам работал молча, четко, как хирург. Командовал коротко:

— Левее. Держи крепче. Опускай медленно.

Детали станка выносили через черный ход во двор, где стояла телега со старой лошадью в упряжке. Девушка укладывала ящики со шрифтами, укрывая старыми одеялами. Юзеф стоял на страже у двери, револьвер наготове.

— Куда везете? — спросил Крупский, когда они несли последнюю часть рамы.

— Тебе лучше не знать, — ответил Адам. — Если возьмут — не расскажешь.

Крупский кивнул. Правильно.

Когда последний ящик был погружен, Адам оглядел пустой подвал. Остались только пустые столы, пара старых стульев и пятна краски на полу. Никаких доказательств, что здесь была типография.

— Хорошо, — произнес великан. — Юзеф, Томаш, везете на место. Знаете куда. Марыся, ты с ними. Ян, домой, и сиди тихо три дня.

Все кивнули и стали расходиться. Крупский постоял неуверенно.

— Мне идти?

Адам посмотрел на него долгим взглядом.

— Иван Крупский. Запомню это имя. — Протянул огромную ладонь. — Если говорил правду, то спас пятерых людей сегодня. Если соврал, я найду тебя. И тогда не будет трактиров и полицейских. Будет только ты, я и холодная Висла ночью. Понял?

Крупский пожал протянутую руку. Пальцы Адама сжались как тиски.

— Понял.

— Тогда иди. И передай своим студентам, пусть лучше читают книги. А серьезные дела оставляют тем, кто умеет.

Крупский вышел через черный ход. Телега уже тронулась, скрипя колесами по булыжникам двора. Во дворе пахло навозом и гнилой капустой. Где-то лаяла собака.

Он прошел через арку на улицу. Грохувская была почти пуста — поздний час, рабочие спали перед завтрашним днем на заводах. Только пьяница качался у трактира, напевая что-то жалобное.

Крупский зашагал быстрее. Прочь от этого места. К центру. Домой.

Руки все еще дрожали. Но теперь не от страха. От чего-то другого. Облегчения? Или просто усталости после тяжелой работы?

Он вспомнил слова Борисова: «Первый шаг к искуплению».

Первый шаг сделан. Пятеро человек не попадут