Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

«Отец, — подумал Крупский, глядя на ночное небо над Варшавой. — Я попробовал. Я сделал правильно. Хоть раз в жизни».

Звезды молчали. Но ему показалось, что они светят чуть ярче.

Он шел домой, на улицу Бжозовую, дом двенадцать, квартиру номер семь. Шел медленно, наслаждаясь ночной прохладой. Впервые за шесть лет он не боялся увидеть во сне лица преданных им людей.

Может быть, сегодня он сможет спать спокойно.

* * *

Ротмистр Павел Константинович Зотов стоял посреди пустого подвала и медленно поворачивался, осматривая помещение.

Сводчатый потолок. Кирпичные стены. Пятна краски на полу — свежие, еще не впитались. Пустые столы. Ничего больше.

Он достал из кармана белый платок, поднес к носу. Вдохнул. Запах типографской краски висел в воздухе густо, осязаемо. Они были здесь. Еще вчера. Может быть, позавчера.

— Господин ротмистр, — жандарм с винтовкой стоял у двери, вытянувшись по стойке смирно. — Соседи говорят, видели телегу вчера ночью. Выезжала через черный ход. Что-то тяжелое везли.

— Значит, вчера ночью, — тихо произнес Зотов. — За сутки до облавы.

Он медленно прошелся по подвалу. Сапоги стучали по каменному полу гулко, мерно. Подошел к окну, маленькому, на уровне земли, забранному решеткой. Посмотрел наружу. Пустой двор. Мусор. Ничего.

Павел Константинович Зотов, тридцать восемь лет, ротмистр Варшавского охранного отделения. Двенадцать лет службы. Двадцать две успешные операции. Репутация безжалостного, но эффективного офицера. Карьера шла в гору, до майора оставался год, может, меньше.

И вот — первый провал.

Он повернулся к жандарму.

— Кто знал о дате операции?

— Согласно протоколу, господин ротмистр, только вы, полковник Медведев и агент, предоставивший информацию.

— Агент номер двести сорок семь. Крупский.

— Так точно.

Зотов кивнул. Убрал платок в карман.

— Все свободны. Опечатать помещение. Здесь больше делать нечего.

Жандарм козырнул и вышел. Зотов остался один в пустом подвале.

Он снял фуражку, провел рукой по коротко стриженным темно-русым волосам. На висках ранняя седина, появилась после Маньчжурии. Лицо худое, скулы резко очерчены, губы тонкие. Шрам от виска до подбородка справа — память о японской сабле.

Глаза серые, холодные. Без эмоций. Такие глаза были у людей, которые видели слишком многое и перестали чувствовать.

Павел Зотов родился в семье мелкого чиновника в Орле. Отец пил, мать умерла от чахотки, когда ему было десять. В шестнадцать сбежал из дома, поступил в военное училище. Служил в пехоте, дослужился до поручика. Воевал в Маньчжурии.

Там, под Мукденом, его рота попала в окружение. Три дня без воды и еды, японцы расстреливали всех, кто пытался прорваться. Павел выжил, потому что притворился мертвым, лежал под трупами товарищей двадцать часов. Когда японцы ушли, выполз. Из роты в восемьдесят человек остались только четверо.

Это что-то сломало внутри. После войны он вернулся другим. Чувства притупились, эмоции исчезли. Остался только холодный расчет и понимание: выживают те, кто не доверяет никому.

Перешел в охранку. Там не нужны эмоции. Нужна только эффективность.

И он был эффективным. Вербовал агентов. Проводил операции. Отправлял людей в тюрьмы и на каторгу без колебаний, без сожалений.

Они все были потенциальными врагами. Революционеры, анархисты, социалисты. Каждый из них мог убить, взорвать, разрушить. Лучше посадить десять невинных, чем упустить одного виновного. Так учил его опыт.

Зотов надел фуражку обратно. Поправил ремень с кобурой, внутри револьвер «Наган», начищенный до блеска. Вышел из подвала.

На улице его ждал пристав с двумя городовыми.

— Что прикажете, господин ротмистр?

— Найти агента двести сорок семь. Крупского Ивана. Адрес известен — улица Бжозовая, дом двенадцать, квартира семь. Привести на явочную квартиру. Тихо. Без лишнего шума.

— Слушаюсь.

* * *

Явочная квартира располагалась на Маршалковской, в доходном доме купца Розенблюма. Третий этаж, квартира номер одиннадцать. Три комнаты, арендованные охранкой под вымышленными именами.

Зотов сидел у окна, курил папиросу. За окном Варшава жила своей обычной жизнью. Грохотали трамваи, кричали торговцы, извозчики ругались на перекрестках.

Дверь открылась. Вошел пристав, за ним Крупский.

Агент номер двести сорок семь выглядел спокойным. Слишком спокойным. Руки не дрожали, взгляд твердый.

Одет прилично — темный костюм, белая рубашка, галстук. Начищенные ботинки. Похож на мелкого торговца или конторского служащего.

— Садись, — Зотов кивнул на стул напротив.

Крупский сел. Пристав вышел, закрыл дверь.

Зотов докурил папиросу. Затушил в пепельнице. Медленно. Не спеша. Молчание давило. Это был прием — дать человеку нервничать, ждать.

Но Крупский не нервничал. Сидел ровно, смотрел в окно.

Интересно.

— Объясни, — наконец произнес Зотов. Голос ровный, без интонаций. — Как это произошло?

— Что именно, господин ротмистр?

— Типография на Грохувской. Пустая. Вывезли все за сутки до операции.

Крупский пожал плечами.

— Не знаю. Может, случайность. Может, почуяли что-то.

— Случайность, — повторил Зотов. — Ты донес на них еще в феврале. Дал точный адрес, время работы, имена. Мы планировали операцию. Держали в секрете. Знали только трое. Я, полковник Медведев и ты. И вдруг пустой подвал.

— Бывает, — Крупский спокойно смотрел в глаза Зотову. — Эти люди не дураки. Могли заметить слежку. Могли услышать что-то. Подпольщики всегда параноики. Лишний раз полицейский прошел мимо, уже паника.

— Или их кто-то предупредил.

— Возможно.

— Ты их не предупреждал?

— Нет.

Зотов встал. Прошелся по комнате. Постоял, глядя на стену. Потом обернулся.

— Знаешь, Крупский, я двенадцать лет в этом деле. Видел всякое. Видел, как агенты перевербовываются. Видел, как они начинают жалеть тех, кого сдают. Видел, как они пытаются играть в двойную игру.

— Я не играю ни в какие игры, — голос Крупского оставался ровным. — Я работаю на вас шесть лет. Все операции успешные. Ни одного провала. До сегодняшнего дня.

— Именно. До сегодняшнего. — Зотов подошел ближе. — И что изменилось?

— Ничего. Просто невезение.

— Невезение, — Зотов усмехнулся. Улыбка была холодной, без радости. — Я не верю в невезение, Крупский. Я верю в предательство.

Он достал из кармана сложенную бумагу. Развернул. Положил на стол перед Крупским.

— Донесение агента номер триста двенадцать. Два дня назад, вечером, он видел тебя на Грохувской. Около дома номер семнадцать. Ты стоял у подвального входа. Долго стоял. Потом вошел внутрь.

Это была неправда. Донесение Зотов состряпал сам, два часа назад.

Крупский побледнел. Совсем чуть-чуть, но Зотов заметил.

— Я… — начал агент.

— Не ври, — оборвал Зотов. — У меня есть свидетель. Что ты делал там?

Крупский молчал секунду. Две. Потом выдохнул.

— Меня там не было. Ваш агент ошибся.

— Точно?

— Да. Я там уже давно не был. Зачем мне там показываться лишний раз? Чтобы нарушить правила конспирации?

— Не ври мне, Крупский. Я тебя прямо здесь пристрелю, и ничего мне не будет. После