Прыжок "Лисицы" - Greko

«Эх, Россия, Россия! Ничем тебя не обуздать! Ни батогами, ни пряниками не унять, не улучшить! Сперва сделают, потом долго решают, как исправить то, что получилось. В итоге, ценой неимоверных усилий, с привлечением всех родственных и служебных связей, соорудят нечто несуразное, подпертое со всех сторон кривыми палками. Так и со мной. Сперва арестовали. Теперь причислили к экипажу „Виксена“ и высылают вместе с ним в Одессу и далее в Стамбул. А мне нужно прямо в противоположную сторону!»

— Не вздыхай! Говори прямо, как есть, чем недоволен! Хотя при твоей работе молчание — золото. Тогда я поясню. Утром было решение суда. Его можно было закрыть только новым приговором. Пантаниоти — кичливый сукин сын — просто, без всяких условий, освобождать тебя отказался. Или выдворение из страны, или следствие. Ему Антошка Рошфор, член суда, нашептал про тебя гадостей. Этот каперанг на волоске висит: того глядишь на эполетах звездочки появятся![1] Накопилось нареканий по службе. Вот он и выслуживается. На твоём горбу захотел в рай въехать.

Из этого путаного монолога я понял следующее: мои достижения как агента, мое русское подданство, мое представление к высокой награде и все ходатайства — реальные и потенциальные — в расчет не брались. Главную роль сыграли стариковские дрязги и желание выслужиться одного человека. Этот мараз, этот нерусский капитан (с такой-то фамилией!) решал свои карьерные вопросы. Еще и зубы мне пересчитал. Ну, попадешься ты мне, сука! Надо было Д'Артаньяну твоего прадедушку прирезать!

Я чувствовал, как во мне нарастает бешенство. Эта система, придуманная царем Николаем, рождала какой-то омерзительный тип людей во власти! Способных главную военно-морскую базу русского флота на Черном море превратить в чумной барак ради своей корысти. Готовых переступить через любого, кто стоял на их пути к кормушке. И ладно бы это были русские (что, впрочем, их не извиняло)! Так ведь понаехали тут! И давай зуботычинами и подлостью пробивать себе дорожку в рай! Совершая то, о чем на родине и не мыслили. Словно сам воздух Российской Империи дурманил так, что приезжие благородных кровей с катушек слетали![2]

Видимо, смена настроений на моем лице многое сказала старому греку.

— Как говорили на бывшей родине, деревня горит, а путана моется!

Я удивленно вздёрнул брови.

— В каждой куче дерьма кто-то найдет свой интерес. Ты даже не поверишь, кто тебя спас! Или поспособствовал твоему спасению!

Еще больше поразился.

— Так ведь — вы!

— Я — понятно. Но если бы кэп Чайлдс не написал в канцелярии заявление, что ты — член экипажа, не внесенный в судовую роль исключительно в силу незнания морских обязанностей и правил, боюсь, все было бы на порядок сложнее.

Вот, неожиданно! Нет, капитан «Лисицы» — неплохой мужик. В отсутствии Белла даже свойский. Но то, что он реально впрягся за меня — удивляло! Можно сказать, возрождало веру в англичан! Будто тень Спенсера мелькнула за окном!

— Можешь быть спокоен! Я про твои дела не распространялся. Списал все на родственные отношения! — подмигнул мне Сальти. — Скажи, правду люди говорят, что сестрица твоя — мастерица кухонных дел? Обещал я этому дундуку Пантаниоти проставиться! И про таланты твоей семейки поведал! И про твой «Хаос», о котором мне племяш Георгий все уши прожужжал. Так у нас таверну при ялтинской дороге называют, где барашек январский дюже хорош!

Я кивнул и стал писать записку Марии. Не велика цена за свободу! Пусть старые моряки порадуются ее стряпней!

— Нужно что Егорке передать? Или родным?

Я оторопел. Выходит, дан приказ ему на Запад? То бишь, мне. Как-то всё очень стремительно. Всё так неожиданно!

— Сейчас тебя отведут на корабль. Англичан решено отправить на нем в Одессу. Тут всем не терпится от них поскорее избавиться. Скажи мне как на духу: война будет?

Да что ж такое! Не контр-адмирал, а мозговзрыватель! Что ни скажет, ни спросит — все как обухом по голове!

— Отвечу так. Те, кто организовал провокацию, на это надеются!

— А сам как думаешь?

— Никак не думаю! Пытался не допустить. Не вышло!

— Промеж моряков разговоры пошли про военную тревогу. Флот стали потихоньку собирать у Севастополя. Объявит Государь чрезвычайное положение — обязаны быть готовы. Но я и коллеги мои думаем, что все обойдется. Не решатся англичане наскочить на нас нахрапом. Через угрозу войны добьются большего, чем прямым столкновением флотов. Будут нас пугать в газетах. В стенах своего Парламента голоса посрывают. Нервы всей Европе потреплют. Тем все и закончится.

Вот так вот! Получай урок высшей аналитики и щелчок по самомнению! Думал, самый умный, да? Ан, нет, поумнее люди найдутся. А если они ошибаются? А почему, собственно, они должны ошибаться? Я же знал, что война будет нескоро. Выходит, старички-недоадмиралы правы, а я нет? С чего тогда так разбушевался? Я не мог честно ответить себе на этот вопрос. Будто некая волна, меня подхватив, несла бессознательную тушку за тридевять земель и требовала действия.

А почему, собственно, я могу позволить себе сидеть на попе ровно? Откуда я могу знать, не является ли мое вмешательство не только уже заложенным в ткань мироздания, но и тем перышком, что перевешивает чашу весов и спасает мир? Гордыня? Нисколько! Ведь были же прецеденты. Те же старички из Политбюро, что профукали СССР, не желая ничего менять!

Меня вдруг озарило: мне же нельзя в Константинополь! Пападос!..

— Мне нельзя в Константинополь! — втолковывал я битый час Беллу, упорно мне оппонирующему.

Мы шли под всеми парусами на все том же злополучном «Аяксе» в Одессу, покинув неласковую ко мне бухту Севастополя. Вульфу было приказано отконвоировать весь состав участников экспедиции на «Лисице»[3]. Капитан-лейтенант упорно делал вид, что знать меня не знает и связей порочащих не имел со столь вызывающим персонажем в наряде черкеса, включая папаху. Все важные бумаги вернулись за ее подкладку.

— Меня не интересуют ваши обстоятельства, Варвакис! — к Беллу вернулись его надменность и говнизм, как принцип жизни. — Моя битва продолжается! Меня ждут журналисты в Стамбуле! Мы взорвем бомбу в газетах! Весь мир узнает о коварстве и беспринципности русских! Пусть английское правительство компенсирует мне потерю корабля, я все равно это так не оставлю! Я буду снова и снова жалить московитов, где бы они ни попались на моем пути!

— Да пинайте кого угодно и сколько влезет! Просто завершите наш вояж не в Константинополе, а в Синопе или Самсуне! Мне нельзя в столицу султана. У меня