Галя, у нас семидесятые! - Анна Наумова

одном человеке. По мне, так здоровые отношения вполне можно построить, оставаясь самодостаточным человеком, и имея свои интересы, отличающиеся от мужниных. Какой смысл держать супруга на коротком поводке? Если захочет изменить — изменит, пока мусор выносит. Мудреное ли дело — по дороге к соседке забежать…

Мы вот с Георгием, как стали вместе жить, сразу договорились, что фундамент нашей семьи станет строиться всего на трех кирпичиках: понимание, уважение и доверие. И каждый из нас имеет право на личное пространство, свои хобби и увлечения. Мы не лазим в телефоны друг друга, не проверяем почту, не допытываемся, кто, когда и кому звонил, не следим друг за другом никогда.

Отдыхаем мы нередко тоже по отдельности. Так, прошлой весной Гоша целую неделю барагозил на фестивале бардовской песни где-то в Подмосковье. А я тем временем умотала в санаторий в Псковскую область на пару с бывшей коллегой Клавдией Ильиничной. Вернулся жених довольным, охрипшим, загорелым, грязным и заросшим бородой по самые уши. Правда, он тут же побрился, но делать этого не стоило — нижняя половина лица стала просто белой.

Звал Гоша и меня с собой поначалу, но я, представив, что мне придется находиться в обществе бородатых людей в растянутых свитерах и с песенниками, спать в палатке, ходить в туалет под елку и мыться из походного душа, отказалась. Конечно, здорово попеть у костра: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», но не на протяжении семи дней подряд. Стучать зубами от холода в палатке, обнимая нежно изгиб гитары желтой, мне совершенно не хотелось. Поэтому мы разумно решили, что каждый будет делать то, что ему больше нравится. А я с удовольствием просматривала видеокружки, которые Гоша слал мне в «Телеге», и подпевала бардам, сидя дома на теплом уютном диванчике.

— Представляешь, — взахлеб рассказывал жених, вернувшись и стягивая замызганный свитер прямо в прихожей, — ты как будто в СССР попадаешь, прямо в ту эпоху… Это невероятно! Словами не передать! Нет, ты даже представить себе не можешь…

«Как раз-таки могу, милый, — подумала я, выгружая насквозь пропахшие костром вещи будущего мужа из рюкзака. — Еще как представляю. Ты даже не в курсе, что я в прошлом году каталась на катке в Москве шестидесятых под песню: „Догони, догони!“ И песни под гитару я тоже пела в СССР. Правда, когда мы с ребятами из моего класса пошли в 1963 году в однодневный поход, бессмертная песня про изгиб гитары, ставшая обязательным атрибутом всех походов, еще не вышла. Молодой бард Олег Митяев исполнил ее впервые только в 1978 году на Ильменском фестивале». Рассказать ему о своем путешествии в СССР я так пока и не решилась.

Ну что ж, может быть, Катерине Михайловне, простой советской женщине, удобнее и проще жить по-другому. Она чувствует себя счастливой, находясь с мужем любую свободную минуту. Каждому, как говорится, свое. Не мое дело учить ее семейной жизни, тем более что своих дел навалом.

В школе мне было чем заняться: уроки, классное руководство, заполнение учебных планов, проверка домашних заданий… А еще завтра на демонстрацию надо идти всем преподавательским составом: праздник в честь революции — 7 ноября. Надо же, а я и совсем забыла о нем. А он, между прочим, праздновался аж до 1995 года. Забыв о том, где я нахожусь, я даже пару раз спросила коллег, отдыхаем ли мы 4 ноября. Химичка и преподаватель черчения недоуменно переглянулись между собой, но ничего не сказали. А я, прикусив язык, пошла освежать в памяти значимые даты советского календаря.

День 7 ноября — красный день календаря — в СССР отмечался с размахом. Парады, демонстрации, пламенные речи руководителей партийной верхушки… Даже выходной давали. Только, как говаривала моя бабушка по секрету, для советского народа этот день был чем-то вроде «недопраздника». То есть невнятный такой праздник, непонятный и неопределенный.

— У нас, Галя, всегда вопрос возникал, — говорила она, — за что пьем-то? Не за Октябрьскую же революцию…

— А что, не было таких фанатиков? — удивлялась я.

— Нет, — качала головой бабушка. — Я, по меньшей мере, не встречала. Там, где я работала, относились к этому дню так: спасибо партии за то, что сегодня не нужно идти на работу, а можно собраться по-семейному за праздничным столом, выпить и закусить. Просто как дополнительный выходной. Единственный минус — на демонстрацию надо было идти. Так что не такой уж это и выходной… А про первое мая даже поговорка была: «Первое мая — курица кривая, а петух косой, подавился колбасой».

При упоминании о демонстрации я улыбнулась, вспомнив эпизод из детства. Было мне тогда лет пять, не больше. На демонстрацию мы пошли вместе с бабушкой и дедом. Дед, который был ростом почти с Петра I — метр девяносто девять — взял меня на плечи, и я с удовольствием ехала, держась за его голову и рассматривая толпы народа, движущиеся по Невскому проспекту к Дворцовой площади.

— Да здравствует наша великая Родина — Союз Советских Социалистических Республик! — раздался возглас.

— Ура, ура, ура! — подхватили шествующие.

— Да здравствует Ленинская Коммунистическая Партия Советского Союза!

— Ура!

— Слава великому советскому народу — строителю коммунизма!

— Ура!

— Да здравствует…

— Ура!

То, о чем говорили люди вокруг, и чему радовались, было мне совершенно непонятно. Что это все, которое должно было здравствовать, я не могла сообразить. А посему к происходящему я относилась, наверное, как к цирковому представлению. Люди, крики, знамена… И тут внезапно мне на ум пришло кое-что гениальное, и я, еще не забывшая, как дедушка накануне вечером читал мне «Мойдодыра», звонким детским голоском выкрикнула:

— Да здравствуют мыло душистое и полотенце пушистое!

В ответ раздался громкий хохот. Люди вокруг улыбались, смеялись, фотографировали меня, одобрительно хлопали по спине дедушку, который уже сам едва сдерживался, чтобы не согнуться пополам от хохота. Бабушка, в отличие от деда, ничего смешного в происходящем не увидела, только покраснела не хуже вареного рака и опасливо озиралась вокруг. Наверное, как и моя подружка Лида, она опасалась товарищей из «конторы» в неприметных серых костюмах, до блеска начищенных ботинках и с цепким, хищным взглядом. К счастью, никому за эту мою выходку ничего не было. Да и вряд ли что-то серьезное грозило бы за шутку ребенка. А дома родителям мы попросту рассказывать об этом не стали.

— А чем тебе так не нравились демонстрации, ба? —