Янтарная гавань - Виолетта Орлова

– Инк погиб, – тогда вдруг жестким мстительным голосом проговорил Тод. – И если бы вы знали, по чьей вине, вряд ли сейчас вытирали своими коленками улицы.

Диана вздрогнула и с неприкрытой злостью посмотрела на несносного беруанца. Она едва могла выносить его! Если бы не просьба Артура не трогать Тода, Диана давно бы настояла на том, чтобы беруанец катился восвояси, раз не умеет, да и не хочет нормально себя вести.

Среди ребят воцарилось гнетущее молчание; наученные тяжелой жизнью раторбержцы не привыкли открыто показывать эмоции. Подростки стояли в нерешительности, склонив свои черноволосые головы. Артур тоже замер, оглушенный внезапным приливом боли; ему показалось, что все его тело одеревенело, и он не в силах пошевелить даже пальцем. Образ естествознателя ясно возник перед его глазами: серые проницательные глаза, умное лицо, строгий и аккуратный вид, немного чопорный стиль в одежде, долговязая фигура, эта забавная манера застегивать рубашку до последней пуговицы, как обычно делают мамины сынки.

– Артур, неужели это правда? – горестно прошептала Лапка. Ей было явно недостаточно слов Тода, девушка ему не доверяла.

– Боюсь, что Инк действительно… Да, – хриплым и совершенно чужим голосом ответил юноша.

Какое-то время они стояли друг напротив друга, в полной тишине, и даже непроницательный Тод догадался, что сморозил бестактность. Затем раторбержцы, смущенно перебивая друг друга, поспешно предложили свои услуги. Оказалось, что им удалось неплохо обосноваться в Гераклионе и даже найти работу в местном заповеднике. Они собирали ракушки и продавали их в качестве строительных материалов. У предприимчивых подростков даже имелось нечто наподобие дома на берегу моря, или скорее хижины, где они в настоящий момент проживали.

Итак, сперва раторбержцы помогли путникам отыскать голубиную станцию и отправить запрос в Беру для аренды единорогов. Затем они предложили переночевать у них, и друзья с удовольствием воспользовались любезным предложением, тем более что идти им было некуда. Об Инке больше не говорили.

За короткое время, проведенное у раторбержцев, госпожа Фикуция умудрилась каждому поставить диагноз, а также прописать необходимые лекарства. Хвостика она назвала «гиперактивным ребенком» и посоветовала ему попить на ночь сонной травы. Всем остальным она выдала длинные рецепты с различными, порою противоречивыми рекомендациями.

– Люблю я лечить простой люд, стюард! – хвастливо заявила Фикуция, обращаясь к Даниелу, когда все пациенты были успешно осмотрены и отпущены на свободу.

На следующее утро ребята покинули гостеприимных раторбержцев и, наконец, отправились в конечную точку своего назначения, в Беру. Единороги были заказаны на имя Тина; он, как житель столицы, мог предъявить пропуск. Животные оказались весьма щепетильны в данном вопросе; они не позволяли зайти в карету, пока им не будет показана необходимая бумажка. Когда с административными вопросами было покончено, путешественники с удобством разместились в карете. Скорее домой!

Полет проходил под непрерывный монолог Фикуции; но за исключением сего малопривлекательного музыкального сопровождения, все складывалось неплохо. Рикки впервые в жизни летал на единороге; к слову, ему эти ощущения совершенно не понравились. Очевидно, он сравнил полет в карете с острыми когтями ястреба, и лишь дополнительная порция саранчи смогла немного поднять ему настроение. Ребята задумчиво смотрели из окон кареты; под ними расстилался уже такой известный и привычный для глаз пейзаж: чарующие леса с медвяными травами, бескрайние поля, изрезанные бороздами, статные деревья, все более высокие и торжественные по мере приближения к столице… А потом уж стал виден Омарон, маленький городок, прикорнувший у подножия великого древа, сосредоточие всей торговой жизни.

Смрадень благополучно закончился, и наступил благодатный теплый оюнь. Как все-таки долго они отсутствовали! На позеленевшем гигантском дереве уже все распускалось, в пригнездимных садиках вовсю благоухали сирени и черемухи. Пели скворцы и сонно жужжали насекомые, повсюду раздавались трели детских свистулек. Неужели опасный поход наконец благополучно завершился? И теперь можно спокойно спать в родном гнездиме, не заботясь о том, что придется есть на завтрак, обед и ужин? Такие мысли появлялись у Тина, когда он с любовью и трепетом засматривался на родные сердцу места. Все было любо и дорого его глазу; юноша в сердце своем тихонько радовался, как маленький ребенок. Какое счастье, что здесь нет жестокой Шафран, страшной бескрайней пустыни, крыс и вонючих ящиков, уродливых гигантских насекомых, потных армутских купцов, от которых за версту разит сандаловым маслом, и чадных балаганов, смердящих салом! Как приятны порою обычные ароматы свежей земли и испеченного ржаного хлеба, хруст разламывающегося в руке сухого листа Ваах-лаба, волнующие запахи терпкого винотеля, шорох коры под ногами и знаменитая горка сушеных короедов! И много ли нужно для счастья?

А потом Тин вдруг стал вспоминать путешествие, которое теперь казалось страшным сном, и его начало мутить. Какое-то время он стоически терпел, но затем легкая тошнота переросла вдруг в такое мерзостное ощущение, что юноша не выдержал и застонал сквозь зубы.

– Что с тобой? – тут же с беспокойством спросил Даниел, который сидел рядом с ним и прекрасно все слышал.

– Опять я что-то не то съел, – ответил Тин с досадой.

Фикуция, которая к концу путешествия наконец умолкла, вдруг встрепенулась.

– Что ты чувствуешь, мой мальчик?

Тин поморщился.

– Все в порядке… Только меня опять тошнит. Как назло, перед самым прилетом!

– А до этого тебя не мутило?

– Ну было пару раз, – беспечно ответил Тин. – Но это скорее всего последствия морской болезни.

– Нет-нет, мой хороший! – строго возразила Фикуция. – Ты слишком беспечно относишься к своему здоровью. У тебя самая настоящая шакалья лихорадка, и, как я вижу, симптомы вновь возвращаются. Тебе надо непременно посетить мой медгнездим. Мы уже почти прилетели в Беру, но тем не менее, солнце движется к закату, а я устала. Надеюсь, завтра утром ты навестишь тетушку Фикуцию, и я дам тебе заключительную дозу лекарства.

– Нет у меня никакой шакальей лихорадки, – упрямо возразил Тин и в подтверждение своих слов чуть наклонил голову с лихо закрученным надо лбом чубчиком, напоминая тем самым норовистого бычка.

– Артур, ты проследишь, чтобы молодой человек наведался завтра ко мне?

– Разумеется! – подал голос руководитель. – Пойдет, как миленький.

Тин, паясничая, закатил глаза. Меньше всего на свете беспечный юноша хотел думать о какой-то там дурацкой болезни, неожиданно поразившей именно его одного. Он уже во всех красках представлял встречу со своими родными; перед ним возникали дорогие образы матери, сестер, отца. Как он все-таки подло с ними поступил – уехал, не сказав ни слова.

Карету начало потряхивать, ибо путешественники подлетали к столице. Теперь единороги должны были петлять меж