Я – Товарищ Сталин 5 - Андрей Цуцаев

— Почему я? — спросил Кэндзи, ставя чашку на стол. Его голос был спокойным, но внутри всё кипело. — Есть другие журналисты. Более известные. Почему вы выбрали меня?

Сато улыбнулся, но улыбка была холодной, почти хищной.

— Потому что вы любопытны, Ямада-сан. И потому что вы знаете, как писать так, чтобы люди слушали. Ваши статьи читают. Вы умеете находить слова, которые западают в голову, — сказал он, сделав паузу, и его взгляд стал тяжелее. — И потому что я знаю, что вы не откажетесь. Вы же не хотите, чтобы Кэмпэйтай заинтересовалась вами поближе, правда?

Кэндзи почувствовал, как холод пробежал по спине. Сато не упомянул конкретных связей, но его намёк был ясен: Кэмпэйтай следит за ним. Возможно, это был блеф, но рисковать было нельзя. Шифровальная книжка в кармане казалась бомбой, готовой взорваться. Он кивнул, стараясь выглядеть уверенно.

— Хорошо, Сато-сан. Я подумаю. Но мне нужно время. И гарантии, что моя голова останется на плечах, — сказал он, стараясь добавить в голос лёгкую насмешку, чтобы скрыть страх.

Сато рассмеялся, но смех был фальшивым.

— Гарантий нет, Ямада-сан. Но если сделаете, как я прошу, Кэмпэйтай вас не тронет. Пока, — сказал он, встав и надев шляпу. Он посмотрел на Кэндзи сверху вниз. — У вас неделя. Не подведите. И не пытайтесь играть в свои игры. Мы знаем больше, чем вы думаете.

Сато вышел, оставив Кэндзи одного в комнате. Чай остыл, а запах сигаретного дыма всё ещё висел в воздухе, смешиваясь с ароматом жареного угря и тофу. Кэндзи сидел, глядя на сёдзи, за которыми мелькали тени. Его мысли путались. Сато хотел, чтобы он разоблачил тех, кто выступает за мир — тех самых генералов, чьи имена он должен добыть для Москвы. Это была ловушка, но какая? И как написать статью, которая не выдаст его связей с Москвой, но удовлетворит Кэмпэйтай? Он должен был найти способ пройти между молотом и наковальней, сохранив свою миссию и свою жизнь.

Кэндзи допил чай, чувствуя, как горьковатый вкус успокаивает нервы. Он взял кусочек угря, но аппетит пропал. Выйдя из ресторана, он вдохнул холодный ночной воздух. Лепестки сакуры осыпались на мостовую, словно снег, а фонари отбрасывали жёлтые пятна света. Кэндзи шёл домой, ощущая, как шифровальная книжка жжёт карман. В голове зрел план — тонкий, опасный, как ход по канату. Он напишет статью, но так, чтобы она работала на его миссию. Нужно было намекнуть на раскол, но не выдать тех, кто против войны. И, возможно, использовать Сато, чтобы добыть больше информации. Если Сато так уверен в войне, он может знать о планах Тодзио и Араки. Это был риск, но Кэндзи привык играть с огнём.

По пути домой он остановился у небольшого храма, спрятанного в переулке. Каменные фонари у входа были покрыты мхом, а статуя Дзидзо, покровителя путников, смотрела на него с тихой укоризной. Кэндзи бросил монету в ящик для подаяний и хлопнул в ладоши, произнося короткую молитву. Он не был религиозен, но в такие моменты искал любую поддержку — даже от богов, в которых не верил. Ветер принёс запах цветущей сливы, и Кэндзи, стоя у храма, вдруг вспомнил детство: как он, мальчишкой, бегал по рисовым полям, мечтая о большой жизни в Токио. Теперь эта жизнь была здесь, но вместо мечты — постоянный страх и игра, где ставкой была его жизнь.

Дома Кэндзи зажёг лампу, её свет осветил татами и потёртые сёдзи. Он сел у стола, достал шифровальную книжку и начал писать: «Кэмпэйтай подозревает заговор против милитаризации. Имена неизвестны. Сато Харуки, агент Кэмпэйтай, сторонник войны, требует статью, разоблачающую противников войны. Планы на статью — раскрыть раскол, но защитить тех, кто за мир». Он остановился, глядя на лепестки сакуры за сёдзи, падающие в темноте. «Если Кэмпэйтай найдёт это, мне конец. Но если не передать, то конец придёт всей Японии».

Кэндзи лёг на татами, но сон не шёл. Он думал о Сато, о его фанатичных глазах, о генералах, которые хотят мира, и о тех, кто жаждет войны. Игра становилась всё опаснее, но отступать было некуда. Он должен был найти способ использовать статью, чтобы добыть информацию для Москвы, не выдав себя. Может, намекнуть на раскол так, чтобы подогреть сомнения в армии? Или встретиться с Сато ещё раз, чтобы выведать детали? За окном ветер усиливался, и лепестки сакуры кружились в темноте, словно предвестники бури. Кэндзи закрыл глаза, но перед ним стояли лица: Сато с его холодной улыбкой, Тодзио, чьи планы он должен был украсть, и безымянные генералы, которые, возможно, были его единственной надеждой. Неделя. У него была неделя, чтобы найти выход — или потерять всё.

Глава 10

21 апреля 1936 года, Берлин, Рейхсканцелярия

Кабинет Адольфа Гитлера напоминал арену, где каждый чувствовал себя загнанным зверем. Фюрер восседал во главе стола, его глаза пылали яростью, способной, казалось, испепелить всё вокруг. Тёмные волосы падали на лоб, пальцы, сжатые в кулаки, дрожали от напряжения. Когда он заговорил, хриплый голос, полный гнева, заставил воздух в комнате задрожать.

— Пять дней! — рявкнул он, ударив кулаком по столу так, что чернильница подпрыгнула, а звук эхом разнёсся по комнате.

Все присутствующие вздрогнули, их взгляды опустились вниз.

— Пять дней прошло с тех пор, как Рейнхард Гейдрих, один из столпов Рейха, был разорван на куски в самом сердце Берлина! На Вильгельмштрассе, под вашим носом! И вы смеете сидеть здесь, потупив глаза, как жалкие трусы, не способные дать мне ответы?

Собравшиеся молчали, их лица побледнели, дыхание стало едва слышным. Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС, сидел слева от Гитлера, его лицо было напряжённым, маленькие круглые очки отражали свет люстры, скрывая глаза. Его руки, сложенные на столе, слегка дрожали, выдавая тревогу, которую он пытался замаскировать привычной холодной сдержанностью. Герман Геринг, в тесном мундире люфтваффе, сидел справа, нервно крутя золотую ручку, взгляд его был прикован к столу. Вильгельм Канарис, глава Абвера, расположился чуть дальше; его худое, аскетичное лицо оставалось непроницаемым, но глаза, холодные и внимательные, выдавали напряжённое ожидание. Вальтер Шелленберг, молодой офицер СД, которому было поручено расследование убийства Гейдриха, стоял у края стола, сжимая папку с отчётами.

— Гейдрих был не просто человеком! — продолжал Гитлер, его голос нарастал, переходя в крик, сотрясавший стены. — Он был воплощением нашей силы, нашей дисциплины! Его