Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

— Что… что случилось?

— Засада. Дезертиры. Ранен сержант Виган, — отчеканил Ворон, не останавливаясь. — Нужен лекарь.

Лейтенант засуетился, закричал на кого-то. Нас окружила толпа любопытных солдат. Их взгляды скользили по окровавленному Вигану, по страшной ноше, которую нёс Камень, по моей перепачканной в грязи и крови рубахе. Шёпот пополз, как ропот волн: «…видел, у одного голова чуть держится…», «…Горн, смотри, как побитая собака…», «…а этот, новобранец, весь в кровище…»

Нас повели не в штаб, а сразу в лазарет — длинный, низкий барак, пропахший хлоркой, ромашкой и гноем. Лекарь, тощий старик в запачканном фартуке, осмотрел Вигана, буркнул что-то про «повезло, кишки целы», и принялся зашивать рану. Виган стиснул зубы, не издав ни звука, его взгляд был прикован к потолку.

Меня и Элви отправили мыться. Мы стояли у колодца, и Элви, всё ещё трясясь, лил на меня ледяную воду, а я скреб свою руку и рубаху куском пемзы, сдирая запекшуюся кровь. Вода становилась розовой. Элви вдруг отвернулся и его вырвало в кусты.

Я смотрел на свои руки. Они были чище, но под ногтями остались бурые следы. Они всё ещё дрожали, но уже не от адреналина. От чего-то иного.

Вечером в бараке повисла гробовая тишина. Горн забился в свой угол и не вылезал оттуда. Кинт и Борк перешёптывались, бросая на меня пугливые, украдкой взгляды. Даже Пень, обычно безразличный, пару раз посмотрел на меня оценивающе, его каменное лицо ничего не выражало, но в глазах читалось нечто вроде уважения. Солдатское уважение к тому, кто не сломался в первой же мясорубке.

Элви сидел, уставившись в стену, его плечи всё ещё вздрагивали. Я подошёл, сел рядом, не говоря ни слова. Просто сидел. Через какое-то время он прислонился ко мне плечом, как малый ребёнок ищет защиты. Я не отодвинулся.

Позже пришёл Ворон. Он молча кивнул мне, бросил на стол у своего места небольшую кожаную сумку — трофей, видимо, с того же бандита. Потом лёг и, кажется, мгновенно уснул. Солдатский навык.

Но я не мог уснуть. Когда в бараке наконец воцарился храп и тяжёлое дыхание, я вышел наружу. Ночь была прохладной, звёздной. Воздух пах дымом и свободой от запаха крови. Я сел на обрубок бревна у своего барака, спиной к стене, и уставился в темноту.

Внутри была пустота. Не спокойная, медитативная пустота, которую я искал раньше. А выжженная, холодная пустота после действия. Тело работало, мозг анализировал, но душа… душа Лирэна, то, что от неё осталось, казалось, сжалась в комок и замерла. Она наблюдала. А действовал, убивал, спасал — Алексей Волков. Его протоколы. Его рефлексы. Его холодная решимость.

Кто я сейчас? Лирэн, мальчишка, который хотел заработать денег для семьи? Или Алекс, солдат, застрявший в чужой шкуре? Я спас Элви. Убил человека. Защитил Вигана. Но сделал ли я это для Лирэна? Для его матери и сестры? Или просто потому, что так диктовала ситуация и моя профессиональная деформация?

Шаги, тихие, но чёткие, нарушили моё размышление. Из темноты вынырнула фигура в плаще. Виган. Его лицо было бледным в лунном свете, левая рука лежала в импровизированной перевязи на груди. Он подошёл и остановился в двух шагах, изучая меня.

Мы молчали. Ночь была настолько тихой, что я слышал его ровное, чуть учащённое дыхание и отдалённый скрип флюгера на штабной палатке.

— Раньше ты боялся своей тени, Лирэн, — наконец сказал он. Его голос был низким, усталым, но в нём не было ни гнева, ни подозрения. Была лишь тяжесть вопроса. — Дрожал, когда Горн смотрел. Прятал взгляд. А теперь…

Он сделал паузу, как будто подбирая слова.

— Теперь ты… работаешь. Как часовой механизм. Увидел засаду — предупредил. Увидел раненого — перевязал. Увидел, что пацану сейчас голову отшибут — кинул дубину в срам и нож в глотку бросил. Без крика. Без паники. Как будто так и надо.

Он шагнул ближе. Его глаза в темноте блестели, как у старого волка.

— Кто ты? — спросил он прямо, без обиняков. — Или… что ты? Отрёкся от страха? Или его в тебе никогда и не было? Лесники так не учат.

Я посмотрел на свои руки, всё ещё чумазые, хоть и вымытые. Внутри не было ответа Лирэна. Не было детской наивности, не было крестьянской покорности. Была только холодная, отточенная формула Алекса Волкова. Формула выживания, долга, расчёта. Формула солдата, который сделал то, что должен был сделать. Потому что иначе погибли бы свои. Потому что протокол.

Я поднял глаза и встретился с его взглядом. Впервые я не пытался казаться кем-то другим. Не притворялся испуганным новобранцем. Я позволил ему увидеть то, что было внутри. Лёд. Сталь. Пустоту после боя.

— Я — тот, кто выжил, — сказал я. Голос был ровным, тихим, но он резал ночную тишину, как тот самый нож. — И я только начинаю.

Виган замер. Он ждал оправданий, сказок про лесника-отца, про внезапную ярость. Он получил признание. Не в том, что я не Лирэн. А в том, что Лирэн, каким он был, умер. Остался кто-то другой. Кто-то, кто выжил в той первой, внутренней бойне в бараке. И теперь учился выживать здесь.

Он долго смотрел на меня, потом медленно кивнул, как будто что-то для себя решив.

— «Начинаешь», — повторил он. — Начинаешь с того, что хоронишь в себе мальчишку. Это тяжело. Видел таких. Они или сходят с ума, или становятся… инструментами. Холодными. Как ты.

Он помолчал.

— Ладно. Мне всё равно, кто ты был. Мне важно, кто ты есть сейчас. И сегодня… ты был своим. Не струсил. Не подвёл. Спас мне жизнь, черт тебя дери. — Он хмыкнул, и в этом звуке впервые прозвучала тёплая, человеческая нота. — За это спасибо.

— Элви был бы мёртв, — сказал я просто.

— И ты тоже, если бы не Пень. Это армия, Лирэн. Не лесная тропа. Один в поле не воин. Запомни.

Он был прав. Сегодня меня спас Пень. Завтра мне, возможно, придётся спасать его. Так работала эта новая, хрупкая система связей, которая начала выстраиваться между нами: Виган, Ворон, я, Камень, Пень, даже Элви. Мы были не друзьями. Мы были командой. Случайно сбившейся в кучу, но уже прошедшей первое кровавое крещение.

— Запомню, сержант, — сказал я.

— И хватит уже «сержант», когда никого нет, — буркнул он. — Виган. Для своих — Виган. — Он повернулся, чтобы уйти, но задержался. — И смой, наконец, эту кровь с лица. Страшно выглядишь.

Он ушёл, скрывшись в темноте между бараками.

Я остался сидеть на обрубке.