Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

Задание было простым и сложным одновременно. Проверка базовых навыков скрытного передвижения. То, чему я учил других много лет назад. На своей земле, с камуфляжем гилли, в условиях, которые знал, как свои пять пальцев.

Здесь всё было иным. Но принципы оставались принципами.

Я сделал быстрый анализ местности. Полена, покрытая высокой, по пояс, жухлой травой и редкими кустами папоротника. Грунт — влажный, местами топкий. Ветер — слабый, порывистый, дующий мне в правый бок, значит, звук будет уносить от «поста». Солнце только-только касалось вершин деревьев, тени были длинными и густыми.

Я сбросил поклажу, оставив только нож. Затем, не спеша, начал «растворяться». Первым делом — обмазал лицо и руки влажной землёй с травой, чтобы убрать блеск кожи. Потом сорвал несколько веток папоротника и сухой травы, заткнул их за пояс и за воротник рубахи, нарушив чёткий силуэт. Движения были плавными, экономичными — никакой резкой суеты.

Потом я начал движение. Классика: перебежки от укрытия к укрытию с длительными паузами для наблюдения. Первый отрезок — до куста репейника, метров двадцать. Присел, замер, слился с фоном. Ни звука. Ветер заглушал шорох травы. Второй отрезок — до кочки, поросшей мхом. Переместился низким, быстрым крадом, почти не поднимая тела над землёй. Снова пауза. Осмотр. «Противники» стояли недвижимо, но я чувствовал на себе их взгляды, особенно острый, птичий взгляд Совы.

Третий, самый сложный отрезок — открытое пространство метров в пятнадцать до цели. Здесь не было укрытий, только трава. Я применил «червяка» — медленное, плавное переползание по-пластунски, с постоянным контролем за тем, чтобы локти и колени не поднимались высоко, чтобы тело не «качалось». Каждое движение — в такт порывам ветра, маскирующего шорох. Я чувствовал, как холодная влага просачивается сквозь рубаху, как мелкие камни впиваются в предплечья, но это был фон. Главное — тишина и медленность.

Я достиг сухого ствола, прижался к нему спиной, сделавшись его частью, и замер. По моим внутренним часам, на всё ушло около двенадцати минут. Безупречно. Даже по меркам моего прошлого — хорошее время для новичка в незнакомой местности.

Я позволил себе внутренне выдохнуть. Сделал. Теперь они увидят, что я не просто выскочка.

Коршун молча подошёл ко мне, его ботинки скрипели на мокрой траве. Сова, Рогар и Крот последовали за ним. Я поднялся, отряхиваясь, ожидая если не похвалы, то хотя бы кивка признания.

Коршун остановился в двух шагах. Его единственный глаз смотрел не на меня, а на землю вокруг сухого ствола. Потом он поднял этот взгляд на меня. В нём не было ни гнева, ни разочарования. Была холодная, почти научная констатация неудачи.

— Неуд, — произнёс он тихим, хриплым голосом, который в тишине утра прозвучал громче крика.

Я замер. Внутреннее удовлетворение рухнуло, сменившись ледяным удивлением.

— Ты полз как большая черепаха, — продолжил Коршун, не меняя тона. — Медленно, методично, правильно… и совершенно глухо для леса.

Он наклонился, поднял с земли сухую, полую внутри травинку, сломанную пополам.

— Эта сломана. Не тобой. Зайцем, час назад. Но твоё колено придавило её здесь, — он ткнул пальцем в другое место, где травинка была не сломана, а примята и слегка влажная от росы, которую стряхнуло с моей одежды. — Звука нет. Но след есть. След влаги. На солнце он проступит через полчаса как пятно. Для того, кто знает, куда смотреть — это маяк.

Он выпрямился и обвёл рукой поляну.

— Ты не слушал лес, новичок. Ты слушал себя. Свой расчёт, свои движения. Лес тебе говорил, а ты его не слышал.

Коршун повернулся к Сове.

— Сколько?

Сова, не отрывая прозрачных глаз от того места, где я полз, ответил сразу:

— Три раза. Первый — когда поправлял ветку за поясом. Сухой сучок хрустнул в двадцати шагах слева. Его унёс ветер, но я услышал. Второй — на второй перебежке. Ты наступил на иголки шиповника. Они не хрустят. Они… скрипят. Очень тихо. Третий — когда замер у кочки. Дыша громко. Не ртом, но… всем телом. Как перегретая собака.

Рогар хмыкнул.

— И полз, блядь, как на параде. Плавненько так. В природе так не ползают. Ни зверь, ни птица. Только человек, который учился ползать по учебнику. Любой зверь, увидев такое, насторожится. Неестественно.

Крот ничего не сказал. Он просто подошёл и ткнул пальцем в землю у моих ног, где был едва заметный отпечаток, не сапога, а колена. Потом он посмотрел на меня, и в его чёрных глазах я прочитал не осуждение, а… констатацию. Факт: оставил след.

Меня обложили со всех сторон. Не злобно, не со злорадством. Как инженеры, разбирающие неудачный прототип. Каждое замечание било в цель. Я действительно полз «правильно», но не так, как нужно здесь. Я не учитывал, что земля здесь не мёртвый полигон, а живой организм, полный своих звуков, запахов, следов. Что маскировка — это не только слиться с фоном, но и слиться с ритмом этого фона. Что моё дыхание, мой пульс, даже микродвижения мышц — всё это было частью картины, которую я не умел читать.

Впервые за долгое время я почувствовал себя не просто новичком, а профаном. Спецназовец, которого выдернули из его стихии и бросили в мир, где правила написаны не людьми, а самой природой. И природа была безжалостным учителем.

— Урок первый, — сказал Коршун, и в его голосе впервые прозвучала не констатация, а нечто вроде… интереса. Как к сложной задаче. — Забудь всё, чему тебя учили. Там, откуда ты пришёл, учат побеждать других людей. Здесь люди — лишь часть пейзажа. Нужно побеждать сам лес. Птиц, зверей, ветер, влажность. Они — первые часовые. Если ты прошёл, и сорока не стрекочет, и лягушка не замолчала, и ветер не принёс твоего запаха — значит, ты сделал хорошо. А ты… — он махнул рукой в сторону моей «идеальной» траектории, — ты прошёл, и лес затаил дыхание. Не потому что не заметил. Потому что замер в ожидании. Ждал, что ты сделаешь дальше. Это провал.

Он повернулся и пошёл дальше, к тропе, ведущей к болотам. Остальные последовали за ним, не сказав мне ни слова. Не «иди за нами», не «вот идиот». Просто пошли, будто я был частью ландшафта, который надо было обойти.

Я стоял, чувствуя, как грязь на лице начинает подсыхать и стягивать кожу. Стыд? Нет. Не стыд. Глубже. Профессиональное унижение. Я провалил тест. Не из-за трусости или глупости. Из-за непонимания фундаментальных законов новой среды.

Я посмотрел на свои руки, испачканные