Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

«Я — тот, кто выжил. И я только начинаю». Слова, сказанные ему, отозвались эхом во мне. Это была правда. Я выжил в первом настоящем столкновении. Но цена… цена была в этой пустоте внутри. В этом ощущении, что я надел маску Алекса Волкова так плотно, что она, возможно, уже стала моим новым лицом.

Я поднялся, подошёл к бочке с водой у конюшни, зачерпнул пригоршню и снова принялся тереть лицо. Холодная вода стекала по шее, смывая последние следы. Я смотрел на своё отражение в тёмной воде. Юное лицо Лирэна. И глаза… глаза были мои. Алексея Волкова. Усталые, холодные, видевшие слишком много.

Они смотрели на меня из глубины бочки, и в них не было сомнений. Была только решимость.

Я развернулся и пошёл обратно в барак. Война ждала. А у меня было много работы.

Глава 17

Приказ о переводе пришёл через три дня. Не громогласный, не торжественный. Просто Виган, бледный, но уже на ногах, нашёл меня во время чистки оружия у барака и сунул в руку глиняную табличку с оттиском печати.

— Всё. Мой патронат кончился. Тебя забирают. — В его голосе звучала смесь удовлетворения и досады. Удовлетворения — потому что это был успех, его протеже продвинулся. Досады — потому что терял полезного человека.

Я взглянул на табличку. Корявые письмена ничего мне не говорили, но печать — стилизованный летящий сокол — была знакома. Печать разведроты.

— Куда? — спросил я, хотя уже догадывался.

— Куда и просил. В «глаза и уши». К Коршуну. В разведвзвод.

Я кивнул, вытер руки о портки и взял табличку. Мои вещи укладывались в пять минут: запасная рубаха, портянки, платок Лианы, завёрнутый в тряпицу, нож (уже не тот, окровавленный, а отобранный у одного из бандитов — получше), тощая сумка с сухарями и куском сала. Всё.

Прощание с бараком было немым. Горн смотрел мне в спину, и в его взгляде теперь был только тупой, животный страх, смешанный с облегчением — буря уходила из его болота. Элви пытался что-то сказать, но слова застревали в горле. Он просто крепко, по-мужски, сжал мне предплечье. Гендль и Ян молча кивнули. Пень, чистя свой тесак, лишь поднял глаза и одобрительно хмыкнул.

Ворон, встретившийся на выходе, остановил меня.

— С Коршуном не спорь. Он старый волк. Уважать надо. Но и прогибаться не стоит — сожрёт. Покажи, что полезен. Не словами. Делом.

— Спасибо, — сказал я. Это была вся наша прощальная речь. Солдатская.

Разведрота обитала на другом конце лагеря, ближе к лесу и подальше от плаца и общей суеты. Их бараки выглядели не лучше наших, но вокруг царил другой порядок — не парадный, а функциональный. Никаких праздношатающихся, громких разговоров. Люди двигались быстро, целенаправленно, оружие было начищено, а взгляды — оценивающие, острые. Здесь пахло не потом и похлёбкой, а кожей, воском для тетивы, дымом и… независимостью.

Меня встретил дежурный — сухощавый солдат с безразличным лицом.

— Лирэн? К Коршуну. Вон в тот барак.

Барак разведвзвода был таким же длинным и тёмным, но внутри… внутри была не хаотичная куча нар, а чёткое зонирование. У одной стены — стойки для оружия: не только копий и щитов, но и луков, арбалетов, коротких метательных ножей. У другой — стол с разложенными картами (настоящими, на пергаменте!), чернильницами и какими-то инструментами, похожими на циркули. В углу дымилась железная печь, на которой что-то тихо кипело в котле.

И люди. Их было человек десять. Они не орали, не играли в кости. Кто-то чинил лук, кто-то натирал воском кожаный доспех, двое у карты о чём-то тихо спорили. Все обернулись, когда я вошёл. Взгляды — не враждебные, но и не дружелюбные. Отстранённо-изучающие. Как смотрят на новую собаку, которую привели в вольер к стае.

За столом у печи сидел человек. Именно сидел, а не стоял, и это уже говорило о статусе. Коршун. Бывалый следопыт, как говорил Ворон. Лет сорока пяти, с лицом, изрезанным ветром и шрамами, самым заметным из которых был старый, белесый рубец, тянувшийся от левой брови через веко (глаз под ним был жив, но смотрел мутно и неподвижно) до скулы. Второй глаз, тёмный и острый, как шило, уставился на меня. Он не был большим или сильным. Сухопарый, жилистый, в поношенной, но добротной кожаной куртке. Но от него веяло такой спокойной, уверенной опасностью, что даже Горн со своей дубиной показался бы рядом суетливым щенком.

Я остановился в двух шагах от стола, приняв нейтральную стойку, руки по швам. Не «смирно», но и не развязно.

— Лирэн, — сказал я просто.

Коршун молчал. Он не торопясь доел ложкой что-то из миски, отпил из кружки, поставил её на стол. Его единственный глаз изучал меня с ног до головы, будто снимая мерку, взвешивая. Молчание затянулось. Оно было испытанием. Проверкой на нервы.

Я выдержал. Смотрел куда-то в пространство за его левым плечом, сохраняя лицо бесстрастным. Внутри я, конечно, анализировал. Лидер. Тихий, опасный. Ценит не крик, а дела. Нужно доказать пользу.

— Выскочка-пехотинец, — наконец произнёс Коршун. Голос у него был низким, хрипловатым, как скрип несмазанных ветром дверей. — Виган пел тебе дифирамбы. Говорит, чуткий, как зверь, и в драке не орёт. Я дифирамбам не верю. Я верю следам. И крови. Что ты умеешь, кроме как подворовывать пайки у интенданта и драть глотку Горну?

Вопрос был прямой и грубый. Игнорировать его было нельзя. Лесть — тем более. Нужен был точный, фактический ответ.

— Умею слушать лес, — сказал я так же прямо. — Различать звуки. Находить то, что не на виду. Следы, засады. Умею не шуметь. И драться… если нужно. Не по правилам.

— «Не по правилам», — повторил Коршун без эмоций. — Здесь правил нет. Есть цель и результат. Показал мне свой «результат». — Он кивнул на стоящих за моей спиной. — Это твоя новая стая. Познакомься. Если останешься.

Я обернулся. К людям, которые наблюдали за этой сценой.

Прямо передо мной, оперевшись на огромный, почти в человеческий рост, лук из тёмного дерева, стоял худой, долговязый парень лет двадцати пяти. Его лицо было узким, с хищным носом и очень светлыми, почти прозрачными глазами, которые казались слепыми, но на самом деле видели всё. Сова. Он кивнул мне едва заметно, и его пальцы невольно провели по тетиве лука, будто проверяя её натяжение.

Справа от него, скрестив руки на груди, стояла настоящая гора мышц. Широкоплечий, с шеей быка, лицом, похожим на тёсаный булыжник, и коротко остриженными рыжими волосами. Рогар. Его взгляд был оценивающим