Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

Но хуже всего были не звуки. Это были запахи.

Вонь немытого тела Камня, спавшего в двух шагах, ударила в носоглотку такой плотной, физической волной, что у меня перехватило дыхание. Это был не просто запах пота. Это была сложная, отвратительная парфюмерия: прогорклое сало, гнилые зубы, ферментированный хлеб, страх. Я видел эти запахи, они имели цвет и текстуру — буро-жёлтую, липкую.

Запах гниющих портянок Элви. Запах медной окиси на пряжке ремня Вигана. Запах сырой земли, плесени, влажной древесины, чужой мочи где-то снаружи. И над всем этим — тяжёлый, сладковатый смрад гниющего мяса, который вёз с собой Ворон (позже я узнаю, что он носил в мешочке на шее амулет из волчьих зубов и медвежьей кости, которые не чистил годами).

Мой желудок сжался спазмом. Горло сдавила тошнота. Я зажмурился, инстинктивно прижав ладони к ушам. Но это не помогало. Звуки и запахи шли не извне. Они рождались внутри моего сознания, усиленные и искажённые той самой вибрацией, которую я разбудил. Я не слышал ушами — я воспринимал всем существом. И это существование было перегружено до предела.

Сенсорная перегрузка. Аналог психотического эпизода. Нужно отключить. НУЖНО ОТКЛЮЧИТЬ!

Паническая мысль пронеслась, белая и горячая. Я едва сдержал крик. Внутри всё рвалось наружу, требуя, чтобы этот кошмар прекратился. Инстинкт самосохранения Алекса Волкова кричал: это оружие вышло из-под контроля и сейчас убьёт носителя. Надо вырвать предохранитель. Надо любой ценой.

Но другой голос, холодный и методичный, парировал: Если выключишь сейчас, можешь не включить никогда. Это не поломка. Это новый режим работы. Нужна не паника. Нужна калибровка.

Дисциплина победила инстинкт. Сцепив зубы, я снова опустился в лужу, скрестив ноги. Руки всё ещё дрожали, но теперь я заставил их лечь на колени ладонями вверх, в подобии медитативной позы.

Дыхание. Снова дыхание. Но не простое. Я представил, что моё дыхание — это винт, вкручивающийся в хаос. С каждым вдохом я «закручиваю» его, натягивая контроль, как тетиву лука.

Вдох. Через нос, медленно, до боли в рёбрах. Я не просто втягивал воздух. Я втягивал в себя весь этот развоплощённый ужас, весь этот шум, всю эту вонь. Представил, как он сгущается в центре груди в чёрный, тяжёлый шар.

Задержка. На четыре секунды. Шар пульсирует, пытаясь вырваться.

Выдох. Через стиснутые зубы, с шипением. Я не выпускал воздух. Я выдавливал из себя этот шар. Выталкивал его вон, в сырую тьму за палаткой. С каждым выдохом шар становился меньше, а вместе с ним — и давление в черепе.

Повтор. Вдох — закрутить. Выдох — выдавить.

Мир не затихал. Но он начал отступать. Звуки перестали бить по сознанию сплошной стеной. Они отодвинулись, стали фоновым гулом, как шум города за толстым стеклом. Запахи утратили свою агрессивную телесность, снова стали просто… запахами. Отвратительными, но терпимыми.

Я не выключил восприятие. Я настроил громкость.

Теперь, когда первая, животная паника отступила, я мог экспериментировать. Как с наушниками с шумоподавлением, которые вдруг обрели тонкую ручку регулировки каждой частоты.

Я попробовал сфокусироваться на одном звуке. На дыхании Ворона. Оно было почти бесшумным, но я поймал его ритм — длинный вдох, пауза, короткий выдох. Я «повернул» воображаемую ручку, усиливая этот один-единственный звук, делая его чётким и ясным. Всё остальное — храп, дождь, шёпоты — отодвинулось на задний план, превратилось в неразборчивый рокот.

Получилось.

Я переключился на запах. Не на все сразу. На запах дыма от коптилки. Горький, маслянистый. Я выделил его из общего букета, «приблизил». Остальные запахи стали нейтральным фоном.

Это была не магия. Это была работа. Титаническая, изматывающая работа ума. Тончайшая хирургия восприятия. Требующая такой концентрации, что уже через минуту по спине заструился пот, а в висках заныла тупая боль, знакомая по многочасовой работе с картами и отчётами в условиях недосыпа.

Но это работало. Я был не беспомощной жертвой своего дара. Я был его оператором. Пусть неумелым, пусть новичком, но оператором.

Я открыл глаза. В палатке ничего не изменилось. Ворон всё так же сидел у входа, неподвижный, как истукан. Виган дремал, прислонившись к столбу, меч на коленях. Элви, наконец, уснул, свернувшись калачиком. Камень храпел.

Но я видел их теперь иначе. Не просто тела. Я видел их как источники сигналов. Ворон излучал почти полную тишину и запах старой кожи, пыли и смерти. Виган — лёгкое напряжение даже во сне, запах стали и усталости. Элви — слабое, прерывистое биополе страха и холода. Камень — просто груду мяса, производящую шум и вонь.

Это было обескураживающе и… полезно.

Я осторожно, не нарушая концентрации, поднял руку и посмотрел на неё. Моя собственная рука. Она тоже «звучала». Лёгким, едва уловимым гулом жизни, смешанным с запахом собственного пота и грязи. Я мог, если бы захотел, «настроиться» на звук тока крови в моих собственных венах. Мысль была одновременно пугающей и завораживающей.

Значит, можно чувствовать других. Их состояние. Их… намерения?

Это открывало колоссальные возможности. И колоссальные опасности.

Я опустил руку. Боль в висках усиливалась. Это был лимит. Первый сеанс. Я не мог держать этот режим долго. Мозг, не привыкший к такой нагрузке, быстро истощался.

Я снова закрыл глаза и начал «сворачивать» восприятие. Не до полного выключения — я боялся, что не смогу снова войти в это состояние. Я просто ослабил фокус, позволил звукам и запахам смешаться в привычный, грязный, но не убийственный фон лагерной ночи.

Вибрация внутри утихла, но не исчезла. Она осталась едва ощутимым присутствием, тёплой точкой в центре груди, как напоминание. Ключ, который теперь всегда был при мне.

Я глубоко, уже нормально, вздохнул. Воздух всё ещё вонял, но это была просто вонь, а не химическая атака.

«Это не магия магов этого мира», — подумал я, глядя в темноту сквозь прищуренные веки. Маги, судя по слухам, бросались огнём, призывали тени, ломали стены. Их сила была внешней, направленной на изменение мира.

Моя сила была внутренней. Она ничего не меняла в мире. Она меняла меня в мире. Делала меня более восприимчивым, более осознанным, более… подключённым. Это была сила разведчика, следопыта, наблюдателя. Сила того, кто должен видеть и слышать то, что скрыто.

Сила, которую здесь, возможно, никто не признает за магию. И в этом была её красота и её сила. Потому что невидимое оружие — самое опасное.

Снаружи дождь начал стихать, превращаясь в редкие, тяжёлые капли. Ворон у входа пошевелился.

— Рассвет близко, — прошептал он, его голос прозвучал в моём теперь уже обычном, но всё ещё обострённом слухе с