Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

расширен, чтобы справляться со всеми возложенными на него задачами. Ведь, в отличие от своего прошлого мира, Андрей собирался сотворить Русь каменную на пару столетий раньше. Так что стольник князь Михаил Барбашин теперь являлся не только одним из многих московских царедворцев, но и главой целого приказа с правом личного доклада государю. Что разом подняло его над сонмом таких же стольников и стряпчих.

Ну а чтобы Михаил ничего не напортачил (ведь в каменном строительства князь не разбирался от слова совсем), то на должности трёх из пяти дьяков волевым решением попаданца были поставлены лучшие из имевшихся у него под рукой зодчих с выявленными зачатками управленцев, а остальные две заняли привлечённые тестем дьяки, которые должны были, кроме всего прочего, безболезненно влить парней из народа в элитное общество московского дьячества, которое, как и любое сословное общество, не сильно-то любило подобных выдвеженцев. И надо сказать, что это у них получилось, хотя и не сразу и не со всеми и, разумеется, не без проблем. Пришлось даже кое кого из зодчих заменить, но главное, что вся эта местечковость не помешала работе нового приказа и не сказалась на придворной карьере князя Михаила Барбашина.

В общем, Каменных дел приказ выдал на-гора два проекта и тут словно сам господь решил поспособствовать ему в выборе. В одну не добрую грозовую ночь, в так называемую "сухую грозу", деревянный Смоленск полыхнул. А горожане и городские службы не справились с очагом пожара. Так что спустя всего пару часов вокруг горело всё: дома, овины, амбары и даже стены, сложенные из дубовых плах. От жара не выдерживали и немногочисленные каменные строения, осыпаясь на мостовую битым щебнем. Люди метались по горящим улочкам, задыхались в дыму, сгорали заживо. В воротах образовалась настоящая давка, в которой затоптали немало народа.

Лишь спустя двое суток пожар утих сам собой и люди стали возвращаться назад. Еще потрескивали обугленные бревна, нестерпимым жаром несло от пепелища, выли собаки, потерявшие хозяев и тошнотворно пахло жжёным мясом. Но разборы завалов начались уже на следующий день.

Андрей, когда узнал о случившемся, обомлел. Не то чтобы он был знатоком смоленской истории, но о подобном пожаре всё же не слыхал. Город ведь реально сгорел подчистую. И случилось это так внезапно и быстро, что поневоле закрадывались мысли о поджоге. Хотя смысла палить город без войны он не видел. Ясно же, что его быстро отстроят и толку от того для супостата не будет никакого. В то же, что его подожгли заради самого строительства, верить и вовсе не хотелось. На такое даже он, цинник до мозга костей, которому мораль абсолютно не мешала совершать выгодные поступки, не пошёл бы. Так что, получив доступ к следственным листам, он решил согласиться с выводом дьяков, ведущих это дело, что пожар произошёл от небрежности самих смолян с огнём.

Зато теперь строительству новой крепости уже и впрямь ничего не мешало. Тем, на чьём пепелище встанут бастионы, просто планировали выделить новое место под дворы. Всё одно с нуля всё поднимать. Заодно провели полную перепланировку и самого города: от улиц, ставших более широкими, чем раньше, до резиденции наместника и противопожарных прудов. Не обошёл переезд и городские церкви и храмы, тоже немало пострадавшие в огне пожаров. Так смертельное для тысяч смолян ненастье поспособствовало тому, что город должен был превратиться в нечто новое, более светлое и более защищённое.

Смоленский архиепископ Иуавелий в дни пожара находился вне города, объезжая подотчётные владения, и примчался на пепелище сразу, как только получил известие о нём. Увиденное шокировало его не меньше, чем других, однако предаваться стенаниям времени у него не было. Горе горем, но были и те, кто готов был поживиться за чужой счёт. На пепелище появились воры и мародёры, которых пришлось усмирять силой архиепископской дружины

А потом, словно грибы после дождя, появились слухи, что данный пожар — это божье знаменье смолянам за их предательство. Мол, как Содом и Гоморру, бог спалил их град в наказанье. И храмы божьи не пожалел за участь владыки Варсонофия. Так что, ещё не справившись с человеческим отродьем, пришлось церковной власти, засучив рукава, бороться с новой напастью, одновременно отпевая тысячи погибших и ругаясь с государевыми зодчими за церковные дворы. Всё же места под храмы выбирались не с бухты-барахты, хотя Андрей и не верил в "особые места силы", но сдвинуть согласно проекта веками стоявшую на одном месте церковь оказалось куда сложнее, чем какой-то посадский двор. Однако, в конце концов, компромисс был достигнут и на месте сгоревшего города началось массовое строительство, погреть на котором руки вызвались сотни купцов и промышленников. А как иначе? Люди ведь во все времена одинаковые. Государь погорельцев льготами да серебром пожаловал, однако стены возводить, дома строить, да тротуары мостить одними льготами не получиться. За всё полновесными монетами расплачиваться надо. Вот и поспешили иные ухари урвать своё. Кто цены на работы завышал, кто товар подороже сбывал, а кто и наоборот, что поплоше всучить пытался. Увы, строительная сфера не вчера лакомым куском стала.

А потом ещё и скандал вспыхнул! Да ещё какой!

Резать деньгу на Руси давно привыкли. Это было зло, с которым давно смирились. Но тут кто-то на торгу выбросил в обиход не просто резанные, а фальшивые монеты. Да так много, что даже стройка на время прервалась, а из Москвы специальная комиссия приехала с самим боярином-казначеем во главе. Ох, сколько всего они нарыли, пока фальшивомонетчиков искали. Это был, наверное, первый столь масштабный коррупционный скандал на Руси. Такой, что даже головы у начальных людей полетели. В самом прямом смысле. Потому как от вскрывшегося забурлило всё общество. Даже государь в стороне не остался!

Так что, когда Андрей примчался в Смоленск (чтобы заодно и вотчины свои смоленские проверить), город и округа буквально на ушах стояла.

— Прав ты, князь, оказался, — грустно произнёс Пётр Головин, потягивая сладкую медовую настойку из княжеских запасов. Поскольку в городе жить было практически негде, то приехавшие москвичи расселились по ближайшим сёлам да деревням. А строители и погорельцы и вовсе пока что в палатках да наспех вырытых землянках жили.

— Ты о чём, Пётр Иванович? — удивился Андрей.

Они сидели на резном гульбище в хозяйской усадьбе присмоленской вотчины князя, когда-то принадлежавшей Васько Ходыкину и "уступленной" ему по купчей, в обмен на жизнь. Набегавшийся за эти дни боярин (получивший этот думный чин всего пару лет назад) всё так же грустно усмехнулся.

— О реформе монетной.