Монтао. Легенда о монахе - Даниил Галкин

— Вы чувствуете запах?

Проснувшийся втянул носом воздух и пожал плечами:

— Ничего, а что случилось?

— Возможно я ошибаюсь, но от этих людей пахнет отравой. Обратите внимание: нотки клёна или чего-то похожего.

Одежда работяг была перепачкана едой, хотя, если вспомнить то, как они предпочитают есть, ничего удивительного. Чуть наклонившись к ближайшему рабу и принюхавшись, монах едва уловил характерный запах, смешанный с запахами остатков пищи, пота и грязи.

— Откуда ты знаешь, как пахнет яд? Ты же не… — Тадао замешкался, подбирая слова в попытке деликатнее выразить свои опасения.

— Да не смотрите так на меня, — улыбнулся музыкант. — В отравах, если честно, совсем не разбираюсь, но это — характерный запах вормоловской гадости, его я… знаю.

Механизмы в голове монаха закрутились, пробуждая ото сна. Если люди и вправду были отравлены, это может объяснить их недомогание, но, не слепую преданность. В том, что Сэто нечист на руку, сомнений не осталось. Скажи это ему в лицо, и он, под видом проповеди, может приказать своим адептам порвать на куски любого, кто так утверждает. Монах вспомнил, как минувшим днём видел проповедника одного, выходящего с едой из вражеского шатра.

Словами «Мы близки, как никогда раньше, друзья!», старец закончил речь, и все улеглись спать. Кажется, утренним неповиновением Тадао расстроил старика, и теперь Сэто старался не смотреть в его сторону.

— Какой у нас план? — спросил Идзумаси.

— Особо и нет, если честно. Завтра тебя поведут на работы вместе с остальными. Сильно не усердствуй. Где-то в полдень принесут еду. Увиденное, думаю, тебя удивит. Рискну предположить, что яд находится в ней.

— А как же вы? Вы не пойдёте со мной?

Монах, принимая удобное для сна положение, кинул многозначительную фразу:

— Завтра что-нибудь придумаю.

Разбудили узников, как обычно, удары по решётке. Ночи оказалось достаточно, чтобы силы Тадао восстановились. Поразительно, но раны стали заживать ещё быстрее. Кровоточащие участки лопнувшей под ударами кнута кожи превратились в затянувшиеся рубцы. Исчезли и синяки на шее, оставленные огромными ручищами толстяка.

Идзумаси, только что открывший глаза, выглядел растерянным. Монах взял его за плечо, успокаивая, и показал жестом, что нужно подняться. Парень так и поступил.

Тадао посмотрел в угол, где находилась женщина, и улыбнулся ей. Но неожиданно она тоже ответила ему улыбкой и встала в общий строй. Заметив широко открытый глаз, с удивлением смотрящий на неё, женщина произнесла:

— Вчера ты говорил прям как Сэто, а он умеет говорить красиво. Но за твоими словами был вес и правда, это вас различает. Я дам шанс судьбе, если она этого хочет. Уж слишком долго мне пришлось терпеть терзания от проклятых вонючих животных.

Стадо заключённых начали выводить наружу. Идзумаси дёрнули сзади за рукав:

— Присмотри за ней, не давай ей есть. Если до завтра не вернусь, уходи сам, — шепнул монах и снова сел на место, оставшись в клетке.

Как и следовало ожидать, когда рабов увели, за непокорным пленником пришли надзиратели. Так же, как и вчера, его привязали к столбам, оставив одного.

В голове Тадао крутилась одна идея ещё с вечера, может быть, достаточно глупая и необдуманная, которую он намеревался воплотить в действия. Слишком уж долго длится этот плен. Несколько дней неволи ощущались как несколько месяцев.

Глава 11

В этот раз к нему не торопились. Солнце выглянуло из-за леса и осветило округу. Недовольные солдаты из большого шатра стали выходить на улицу и осматриваться. Кажется, они кого-то искали, но не могли найти.

Вскоре вормоловцы разбрелись по своим делам, а из небольшого жилища, украшенного флагом, вышел полуголый командир с пузом наперевес, туго подвязанным широким поясом с заткнутым за ним мечом. Он двинулся с обходом по лагерю, руганью выплёскивая своё недовольство на каждого, кто попадался ему на пути. Монах следил за толстяком, пока тот не зашёл обратно в свою берлогу. Наконец к площадке с пленным подошла пара солдат.

— Торн. Позовите командира, понимаете? — обратился к ним Тадао.

Но план монаха не сработал. С издевательским смехом ему заткнули рот тряпкой и вновь начали обрабатывать плетьми.

Свистящие взмахи и щелчки разносились по округе. И чем больше ударов принимало тело Тадао, тем менее чувствительно оно становилось, и тем сильнее в нём закипала ярость.

Провиснув после нескольких ударов по ногам, монах почувствовал слабину в натяжении верёвок, которыми был привязан к столбам. Тогда он начал резко дёргать руками в такт щелчкам хлыста, делая вид, что корчится от невыносимой боли.

Как и следовало ожидать, в один из таких рывков, правая кисть пленного выскочила из удерживающей её петли и тут же перехватила готовый опуститься на него хлыст, резко вырвав его из руки своего истязателя.

Солдаты в страхе отпрянули назад и подняли тревогу, а монах, заполучивший хоть какое «оружие» и на четверть свободу, выдернул тряпку изо рта, после чего прокричал: «Торн!»

Сбежавшиеся стражники взяли пленного в кольцо, а позади них наготове выстроились лучники.

Неужели всего один раб с плетью смог наделать столько шума за считанные минуты?

Грузной походкой сквозь кольцо оцепления прошёл командир. Как всегда — с бутылкой в руке.

— Торн! Помнишь? Я готов к реваншу, — Тадао готовился ударить в случае отказа, хотя, вероятно, это привело бы к мгновенной смерти от нацеленных в его сторону стрел.

Но грозный вид жалкого пленного вкупе с услышанным здорово рассмешили толстяка:

— Снова бой? Хын ус должен знания уже вчера. Биш насмерть?

— Насмерть? Только если расскажешь, где Торн, идёт?

— Идёт? — повторил командир, не сразу сообразив, что от него хочет ненормальный йокотэрец. — Я рассказать, да. Но хын умрёт! Готов⁈

Тремя быстрыми движениями, под одобрительный гул вояк, жаждущих зрелища расправы, толстяк разрезал удерживающие монаха путы.

Тадао отбросил хлыст в сторону:

— На кулаках, как вчера!

Ещё одно чересчур уверенное предложение этого «психа» совсем развеселило пузатого, и тот, вдоволь нахохотавшись, кинул меч с ножнами в руки ближайшему солдату.

Бой завязался стремительно. Амбал всем своим весом бросался на ловкого йокотэрца, пытаясь сбить его с ног, одновременно размахивая кулаками размером с кувалду. Монах же всячески уходил от атак и наносил свои малозначительные тычки, которые, скорее, просто злили противника.

Во время очередной серии ударов по воздуху враг почувствовал, как его челюсть с хрустом наткнулась на босую ногу.

Монах, дождавшись момента, когда его