Монтао. Легенда о монахе - Даниил Галкин

Но было уже поздно. Женщина неуверенно ступила к трапезничающим нелюдям и… затерялась в общей куче.

— Не этого я хотел…

Монах и музыкант исчезли в бамбуковом лесу, на фоне горящих шатров и затихающих криков.

Глава 12

Двое путников шли в гробовой тишине, имея единственный ориентир — высокую гору впереди, вершину которой опоясывали белые облака. Идзумаси, кажется, заболел. Он кашлял всё чаще и чаще. День выдался особенно душным, а солнце закрыла очередная дождевая туча.

— Как ты себя чувствуешь? — попытался начать разговор Тадао.

Музыкант не сразу нашёл, что ответить, вытирая пот со лба:

— Нормально… Наверное. Неужели те люди и вправду… Сделали это?

Монах, шедший чуть впереди, развернулся:

— Послушай, Идзумаси. Тебе не стоит об этом даже думать. Иногда человечность умирает раньше тела, и это — именно тот случай. Нужно выйти к дороге, не видишь её?

— Откуда у вас меч, Тадао? Вы ведь убили вормоловца? Это вы подожгли лагерь? Оттуда доносились крики. Что вы сделали с ними? Разве у монахов есть… — он закашлялся и прикрыл рот рукой.

— Что с тобой? Ты ел их еду?

Парень отмахнулся, слегка усмехнувшись:

— Нам нужно найти дорогу, не забывайте.

— Идзумаси!

Но музыкант ускорил шаг, обгоняя Тадао.

— Вперёд! — юноша достал флейту и стал тихо наигрывать победоносную песню.

Потеряв счёт времени, они продолжили движение, огибая густорастущие прямые стволы. За недолгое время пребывания в невольничестве монах успел разлюбить бесподобную природу бамбукового леса и торопился к горе впереди. Чем дальше они уходили от лагеря, тем чётче можно было разглядеть снег на вершине Рейни.

Где-то сбоку в зелёной чаще промелькнула женская фигура в белом кимоно, но тут же исчезла. Парень с флейтой продолжал уверенно двигаться вперёд, а Тадао на мгновение остановился, вглядываясь в лесные тени, но, ничего не разглядев, поспешил следом за музыкантом.

Солнце стало склоняться к белой горной макушке, когда двое путников наконец вышли сначала в поле, а затем ступили на широкую тропу, которая вскоре разделилась на две поменьше.

Правая вела через красные врата к подножию величественной громадины, другая же поворачивала к морю, туда, где должен был располагаться захваченный вормоловской армией порт.

— Ну что ж, друг… — начал Тадао.

— Нет, пожалуйста! — музыкант закашлялся, но тут же подавил приступ. — Я знаю, что вы хотите сказать. Ещё рано для прощания. Поднимемся вместе на вершину? Пожалуйста!

— Ох, Идзумаси. Боюсь, это не мой путь.

— А что, если легенды о разговоре с другим миром реальны? Разве вам не о чем поговорить с… да хоть с кем! Это же невероятно! Это же всего день или меньше пути. Пожалуйста, Тадао, я не справлюсь один, — умолял парень.

Он побледнел, его явно кидало в жар.

— Что с тобой? Скажи правду! — монах положил ладонь на плечо музыканта.

— Вам это не понравится, — Идзумаси колебался, старательно пряча взгляд.

— Просто скажи.

Юноша закатал рукав и оголил свежую рану:

— Меня отравили вормоловцы, когда схватили. Они специально натёрли лезвие и сделали… это. Именно поэтому я хорошо знаю запах их яда.

— Что⁈

Идзумаси поднял глаза, в которых блестели слёзы:

— Мне страшно, Тадао. От него нет противоядия! А они всё смеялись надо мной! Я не хочу умирать, я ведь ещё молод! Так нечестно! — он расплакался, как ребёнок.

Монах молча обнял друга и похлопал его по спине. Это было лучшее, что можно сделать в сложившейся безвыходной ситуации.

— Сколько у нас времени?

— Я не знаю. Мне плохо, я слаб и кашляю кровью! Вчера был полон сил, а сейчас еле держусь на ногах, если честно. Пришлось сильно постараться, чтобы вы это заметили как можно позже.

— Ладно, соберись, слышишь? Мы идём на Рейни вместе. Я помогу тебе подняться на вершину, и ты обязательно сыграешь свою славную песню на весь мир.

Музыкант ещё раз с долей сомнения, но уже разбавленного надеждой, посмотрел в голубой глаз монаха и в ответ получил молчаливый утвердительный кивок.

Друзья повернули в сторону красных врат, у входа в которые была прикреплена очень старая глиняная табличка, слова на которой почти полностью стёрлись, но отдельные фрагменты ещё различались: «Будьте осто… Рейни жив… смер… олы…». Путники склонили головы в поклоне перед вратами и пошли сквозь них, ступив на заросшую извилистую тропинку, серпантином ведущую вверх, к вершине.

— Тадао… Что будет, когда мы поднимемся?

— А ты оптимист, приятель, — монах вспомнил излюбленную фразу Сэто.

— О, не напоминайте, я просто хочу забыть эти дни, и тем более — сегодняшний.

— Прости, когда мы окажемся наверху, ты сыграешь, как и хотел, а я… послушаю.

Они поднимались до глубокой ночи, пока не упёрлись в небольшую ровную поляну с остатками от кострища. Видимо, когда-то она служила стоянкой для путешественников. В этот момент луна, освещавшая дорогу путникам, скрылась за плотными кучевыми облаками, погрузив округу в полный мрак и лишив монаха и музыканта возможности продолжить путь к своей цели.

— Снова на земле? — расстроился парень.

Тадао развёл руками, и друзья улеглись на каменистое ложе, очень быстро погрузившись в глубокий сон.

Раскатистый смех громом раздавался в ушах монаха. Всё вокруг — в синем огне, который не мог погасить даже сильный ливень. В последние секунды жизни он увидел, как его любовь убивают, а затем умер и он сам. От этих кошмаров Тадао ворочался, вздрагивал и стонал, пока полностью не пробудился.

До рассвета оставалось совсем немного времени. Монах потрогал бороду, порядком отросшую за те дни, пока он был в плену, и достал метательный нож. Собрав в пучок и оттянув вниз волосы, он аккуратно их обрезал, оставляя меньше половины фаланги пальца, насколько позволяла толщина лезвия. На ощупь получилось сносно, жаль не было зеркала, чтобы увидеть своё отражение.

Идзумаси, лежавший до этого спиной к Тадао, повернулся на другой бок, лицом к товарищу. Он был очень бледный и в поту. Мимика на лице постоянно менялась, брови то сходились, то расходились. Кажется, ему тоже снился кошмар. Тадао подумал, что скоро придётся будить друга, но вдруг услышал чьи-то шаги.

Он стал настороженно вглядываться в темноту вокруг. Единственный зоркий глаз не обнаружил никаких признаков живой души. Ещё раз хорошо прислушавшись, монах понял: звук шагов раздаётся откуда-то сверху,