Монтао. Легенда о монахе - Даниил Галкин

Зубы толстяка хрустнули, а сам он, как столб, упал навзничь.

Тадао уселся сверху ему на грудь:

— Торн! Где? — удар в нос. — Торн! — ещё удар. — Живо! — третий, окончательный.

Среди толпы поднялся недовольный гул, но никто не посмел вмешаться без команды поверженного начальника.

Из разбитого носа амбала хлестала кровь. Он медленно заговорил: «Порт… Корабль… Там…», а затем громко выкрикнул уже на вормоловском: «Сепр, дыш бырды!»

Монах повернулся в сторону звука натягивающейся тетивы и тут же почувствовал два толчка. Чёрные оперенья стрел, торчащих из груди, смотрели на его единственный глаз. Тадао потянулся к ним рукой, провёл ладонью по шелковистым перьям и… упал замертво.

Снежной холодной зимой, по вечерам, из скромной лачуги доносился нежный голос поющей под аккомпанемент струнного инструмента женщины. Она играла в своё удовольствие, рядом с Тао. Парень плёл соломенные шляпы, чтобы позже раздать пришедшим в храм гостям.

Вот уже несколько лет он, волею случая попавший сюда, был самым счастливым человеком на свете, а всё из-за прекрасной Нани поблизости. Он полюбил её, а она его. Они жили безмятежной жизнью, каждый день как первый. Девушка видела белоснежную душу, такую же, как и у неё самой, а потому не боялась рассказывать абсолютно всё.

Никто из настоятелей или других монахов никогда бы не посмел мешать счастью и любви их самого большого и яркого лучика света, каким и была девушка. С приходом Тао её песни стали ещё красивее, а голос — ещё звонче.

На минуту идиллия прервалась странным вопросом:

— Что будет, когда я уйду, Нани?

Девушка нежно рассмеялась:

— Я встречу тебя на той стороне.

— А если меня не станет раньше?

Она улыбнулась и опустила взгляд, оставляя вопрос витать в воздухе.

Падающие с затянутого тучами ночного неба капли дождя хоть как-то пытались смыть зловонный запах разлагающихся и ещё свежих трупов, которыми на две трети была заполнена яма в лесу за лагерем. Сверху тел лежал монах в сером рваном кимоно под кроваво-белой накидкой. Два древка с чёрным оперением, торчащие из его груди, тянулись к луне. Открыв глаз, хриплым голосом он произнёс:

— Опять… Дождь…

Дрожащей рукой Тадао резко выдернул одну стрелу, а следом — вторую, и чуть было вновь не потерял сознание от боли. Ему нужно было выбраться из этого болота обмякших трупов и ощутить твёрдую землю под ногами. Держа в одной руке оба древка, он боком пополз к краю ямы. Оказавшись у земляной стены, монах закрыл глаз и прижался к ней лбом. Он сконцентрировался на своём дыхании, хриплый звук которого смешивался со звоном падающих капель дождя.

Так прошло немало времени, пока Тадао не почувствовал прилив сил. Мокрая земля, теплее любого горячего источника и мягче пуховой подушки, напитывала монаха жизненной энергией. Раны перестали кровоточить. Теперь можно было выбираться наверх.

Он взял стрелы и стал втыкать их в отвесную стену, поднимаясь всё выше. Любое движение отдавалось болью, напоминая, что ещё недавно он должен был умереть в очередной раз. Одно древко обломилось. Тогда его заменили пальцы, впивавшиеся в глиняную почву. До уровня поверхности оставалось не более четырёх метров, но для того, чтобы их преодолеть, монаху понадобился промежуток времени, показавшийся ему вечностью. Каждый рывок давался всё сложнее, но, наконец, голова оказалась снаружи, и глаз увидел свет факелов вдалеке.

Соблазн не возвращаться в злосчастный лагерь был велик, но Тадао не собирался оставлять свой народ на произвол. Шаткой походкой он побрёл на свет.

Караульные прятались от дождя под кожаными навесами, позволяя свободно разгуливать между шатрами вновь ожившему. Он прошёл мимо клетки с мирно спавшими пленными, мимо площадки, на которой его пытали, и остановился у самого большого шатра.

— Казарма…

Внутри рядами стояли бамбуковые помосты с расположившимися на них солдатами. Все — здесь. Стража и надзиратели, молодые и в возрасте, с бородой или чисто выбритые, хотя таких было немного.

Тадао взглянул на острый наконечник стрелы в руке. Желание отомстить было настолько велико, что кисть сжала древко так, что суставы пальцев захрустели. Около тридцати душ могли уйти во сне, и на этом закончилась бы каторга для невольников. Но нет. Монах, незаметно, как тень, прокрался между рядами, а затем вынырнул на улицу, прихватив с собой чьи-то штаны и рубаху.

Впритык к казарме стояли ещё два шатра. В одном хранились съестные припасы, в другом — ящики с вормоловским оружием и доспехами. Круглые щиты, копья, алебарды, широкие мечи и латы. Тадао прихватил метательные ножи и двинулся дальше.

Подойдя почти к краю лагеря, монах остановился у интересующей его палатки. Здесь, да, ошибки быть не могло. Сюда заходил Сэто. «Тень» осторожно проникла внутрь. Это оказалась полевая кухня. Посередине стоял котёл, у стен — стеллажи с посудой, набитой всевозможной едой и приправами.

— То, что надо, — Тадао стал принюхиваться, пытаясь уловить запах, похожий на клён.

В котле — бамбуковая каша с кусочками рыбы. Запустив в неё палец, монах поднёс его к носу, но ничего подозрительного не почувствовал, затем лизнул, на вкус тоже вполне нормальная. Дальше — полки со специями и свисавшими пучками чеснока. Под полками — плотно закрытый деревянный бочонок, который и привлёк внимание монаха.

Он снял крышку и тут же с отвращением выдохнул, стараясь больше не вдыхать. Бочонок был набит непонятной субстанцией из остатков смеси бамбука и риса, явно негодной в употребление. Но… запах был всё равно не тот. Возможно, именно это давали рабам. Всё же должно быть что-то ещё. Поиски продолжились. В сундуках, стоящих рядком вдоль стены, также не оказалось ничего подходящего.

Стук капель по натяжной крыше разбавился чьими-то хлюпающими шагами снаружи. Тадао притаился за большим котлом, пока шаги не стали отдаляться. И вот тут, прежде чем выйти из укрытия, монах уловил разящий запах отравы. Он исходил от миски с коричневой тягучей жидкостью, задвинутой под нижнюю полку, расположенную прямо за его спиной.

— Да! — Тадао вылил часть гадости в большой котёл, а часть набрал в деревянную кружку и вышел на свежий воздух.

Дождь постепенно стихал. Сонные караульные нехотя возвращались с факелами на свои посты, делая вид, что не научились дремать стоя. «Тень» исчезла за пологом небольшого шатра с флагом. Отсюда каждое утро появлялся толстяк-командир. Где-то у него должен храниться меч с красной рукоятью.

На широкой кровати развалился и храпел пузатый полуголый пьянчуга с длинными