Музейные истории - Роман Моргунов

– Костюмчик сидел? – радостно спросил Коровьев и тут же захохотал в свойственной ему манере.

– Идея с объявлением оказалась не так уж плоха! – как-то глухо, словно нехотя, произнёс Гуамоколотинг, тут же захлопал крыльями и в момент вылетел в открытую дверь, пронёсшись у меня над головой. Александр Иванович выдержал небольшую паузу (хотя, возможно, он просто дожёвывал кусок во рту) и спокойно поставил точку:

– Хорошо.

3

Все поднялись в кабинет Александра Ивановича, где нас уже ждал Гуамоколотинг. Совершенно непонятно, как птица уже оказалась в комнате, но над этим я не стал думать. Хозяин кабинета занял своё место, Советник сел на одно круглое кресло, я на другое. Коровьев прислонился к косяку двери. Меня удивило, что никто не предложил ему хоть куда-нибудь сесть или принести откуда-нибудь стул. Гуамоколотинг расположился на шкафу за спиной Александра Ивановича.

– Давайте теперь поговорим обо всём обстоятельнее и подробнее, – сказал Александр Иванович. Он смотрел на меня с полуулыбкой, почти усмехаясь, но как-то по-доброму, поэтому я решил, что говорить должен я. Я собрался с духом, можно сказать, глотнул воздуха, но в этот момент зазвенели слова Советника:

– Я пришёл с Оливером. Иван светился от радости, постоянно улыбался. В Выставочном Зале нёс бред о Мутном Зеркале и Безымянных Монетах. О Доме тоже ничего не знал.

Как мне показалось, Александр Иванович не ожидал, что говорить будет Советник. Поэтому только в конце этих слов хозяин кабинета перевёл взгляд на говорившего. Советник, почувствовав взгляд Александра Ивановича, сделал паузу. Мне хотелось непременно возразить, защититься, я даже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, чтобы прикрыться, как щитом, каким-нибудь объяснением после всех этих словесных ударов, но никакого щита у меня не было. Ровные, почти плоские и безэмоциональные слова Советника ложились ледяными плитами на мои плечи, гнули меня под землю, в мрак и забвение.

– На Балконе предложил мне чай, – сказал Советник и сделал ещё одну паузу. Уже более выразительную, чем ранее. Я был уверен, что Коровьев сейчас начнёт в свойственной ему манере хохотать, но нет, он не хохотал. Из-за того, что Коровьев находился у меня за спиной, я не мог его видеть, не мог даже взглядом поблагодарить за столь милосердное молчание. Молчал и Гуамоко. Птица вряд ли молчала из милосердия к моей персоне (я помню разговор Гуамоко и Советника, видимо, что-то не так сделала и сама птица), но какое-то облегчение от того, что Гуамоко не добивает меня, рождало какое-то чувство благодарности.

– Тогда я и понял, что вы взяли его по объявлению, – сказал Советник. Александр Иванович опустил тяжёлый взгляд в свой стол и стал задумчиво поглаживать бороду.

– Ничего не понимает в розах, – по-прежнему безэмоционально продолжил Советник. – Почти спровоцировал меня заморозить три чёрные розы, там справа…

– Я понял где, – как-то легко принял уточнение Александр Иванович.

– Я успел, – как-то мрачно вставил Гуамоко. Странно, я ожидал от птицы большей словоохотливости.

Александр Иванович перестал поглаживать бороду, упёрся руками в стол и, глядя весёлыми искорками мудрых чёрных глаз, произнёс слово так, как будто бы оно было длинным и его надо было произносить на нескольких вдохах:

– Хорошо.

После этого слова стало понятно, что никакие мои комментарии не нужны, да и не интересны.

– Потом был одиночка с острова, – продолжил Гуамоко. – Я его не люблю!

– Ты никого не любишь! – внезапно отозвался Коровьев из-за моей спины.

– Это не показатель! – резко оборвал Советник. С Советником тяжело спорить, но готов заметить, что Гуамоко не так часто объявляет, что он кого-то не любит. При мне он о посетителях никогда так не высказывался. Обо мне – да! А о посетителях при мне – никогда!

Разумеется, я не сказал этого вслух.

– Рассказывал о том, как оказался на необитаемом острове? – спросил меня Александр Иванович.

– Да! – радостно ответил я, радуясь, что могу дать такой однозначный ответ.

– Чего хотел? – спросил Гуамоко.

– Он думал над тем, чтобы обменять свою Безымянную Монету на пустую из нашей коллекции.

– Поменяли? – резко спросил Советник.

– Нет.

– Он сильно злился? – продолжил Советник.

– Нет.

Тут я почувствовал, что от меня хотят пояснений.

– Мы поговорили, и он решил, что его Безымянная Монета должна остаться у него и другая ему не нужна.

После такого моего ответа я понял, что Александр Иванович, Гуамоко, Советник и Коровьев многозначительно переглядываются друг с другом, но из-за своего места я не могу за ними уследить, и даже если бы хотел, то не смогу понять, что всё это значит.

– Хорошо, – привычно уже сказал Александр Иванович.

– Приезжал Павел Иванович, – сказал Гуамоко.

– Надо было не пускать! – громко взвизгнул Коровьев.

– Нельзя, – мягко возразил Александр Иванович, всем своим видом приглашая Гуамоко продолжить рассказ.

– С ним тяжело, – услышал я странную реплику от Гуамоко. – Уверен, что он что-нибудь купил…

– Он с чем-нибудь ушёл из Музея? – резко спросил Советник.

– Нет, – сказал я. Мне показалось, что все выдохнули.

– Хорошо, – сказал Александр Иванович.

– Больше никого не было, – сказал Гуамоко. После этих слов птицы Александр Иванович и Советник стали подниматься из кресел.

– Вообще-то был ещё один посетитель, – сказал я. Все сели и замерли на мне глазами. Должен сказать, что это очень тяжело, когда на тебя со всех сторон так пристально смотрят. Похоже на то, что тебя связали верёвками и хотят куда-то тащить, но ещё пока не решили, куда именно и поэтому тащат сначала в одну сторону, потом в другую, а потом в третью.

– Кто? – спросил из-за спины Коровьев.

– Я не помню имени, хотя он мне карточку дал. Не знаю, куда я её дел, наверное, потерялась…

– Чего он хотел? – прервал меня Советник.

– Да ничего особенного… Ходил, смотрел. Я ему рассказывал о Мутном Зеркале… Как вы мне рассказывали, – я кивнул на Советника.

– А он что? – ещё раз спросил из-за спины Коровьев.

– А он всё сомневался, что это правда. Просил меня шепнуть ему, что мне это всё в каких-то инструкциях сказали рассказывать!

– Это называется «скептик», – сказал Советник.

– Да, наверное, – согласился я, чтобы заслужить благорасположения Советника. – Я его на Балкон привёл, он там посмотрел на розы, и он там решил, что смешно будет сказать «розы-морозы»!

– Каламбурил, – сказала птица.

– Да, наверное, – согласился я, чтобы и с Гуамоко быть в чём-то согласным. – Поэты ему не нравятся, что-то о дуэлях говорил…

– Кого-нибудь искал? – спросил Коровьев. На этом вопросе я понял, что Коровьев постоянно спрашивает что-то серьёзным тоном, чего до этого не делал, и мне стало страшно.

– Нет, – сказал я.

– Вы не признались, что здесь что-то ненастоящее и он ушёл? – спросил Советник.

– Да,