Смутные дни - Тим Волков

вскоре сам же и выяснил — нет, не так. Деревня — не город, каждый человек на виду, тем более — чужой. О том, что Никитка Картуз частенько берет подводу и куда-то уезжает, конечно, знали все. Знали и считали, что парень занимается извозом в Зареченске и по ближним деревням. Так многие делали, у кого была лошадь. Кто скопил на коляску — тот подавался в легковые извозчики, кто не скопил, тот — как Никита Картуз — в ломовые. Обычное дело!

— Однако, Иван Палыч, не все так просто!

Приятели сидели в меблированной комнате Гробовского, на втором этаже «Гранд-Отеля». В больничке все же имелись больные, и обсуждать приватные дела там было не очень сподручно. Тем более, не хотелось лишний раз нервировать Аглаю…

Да и недолго до бывшего трактира идти — деревня!

— Не все так просто, — сняв в керосинки чайник, Алексей Николаевич заварил сушеный кипрей, принесенный Аглаей. С чаем в последнее время стало плоховато… впрочем, как и со многим другим. Деньги обесценивались, продукты пропадали. Правительство ввело карточки, прежде всего на хлеб, общественные деятели и земства организовывали пункты питания для семей рабочих и солдат и временные благотворительные столовые.

Ввели и госмонополию на продажу и куплю зерна, по сути дела — самую настоящую продразверстку с указанием, какое количество зерна и круп имел право оставить землевладелец на пропитание и на семена для будущего посева. Для контроля за всем этим была создана так называемая Хлебармия!

Карточки на хлеб, мясо, жиры и сахар были введены повсеместно. Нормы выдачи продуктов, впрочем, соблюдались плохо. Да еще попробуй, купи! Везде появились длиннющие очереди, называемые в народе — «хвосты». К слову сказать, более-менее обеспеченные люди для стояния в очередях обычно кого-нибудь нанимали.

Продуктовыми карточками снабжали теперь и сотрудников государственных и земских организаций. Милицию — в том числе, и Петраков должен был лично поставить Гробовского на довольствие. Ведь не вечно же в приживалах, на Аглаиных пирогах!

— Видишь ли, Иван Палыч, — заварив кипрей, продолжал поручик. — Это только кажется, что так просто привезти из города товар… Ту же кожу… ремни. Времена сейчас смутные, лихого народу много!

Доктор хмыкнул:

— Так они сами — лихие!

— И кроме них, много шаек есть, — отмахнулся сыскарь. — И что прикажешь делать? Охрану для подводы выделять? Так слишком уж приметно. Тем более, по приказу Совета подводы могут проверить солдатские патрули! Так что на подводе — опасно.

— Но они же как-то везут! Сам сказал — этот вот, Никита Картуз из Ключа…

— Везут! Но, вот — из города ли? — загадочно отозвался Гробовский.

Иван Палыч сообразил сразу:

— Думаешь, есть у них где-то поблизости схрон? Но, ведь и туда товар как-то доставлять надо.

— Верно! Надо! Тебе сахару сколько? Аглая вчера карточки отоварила.

— Я вообще без сахара пью!

— Хороший ты гость Иван Палыч! По нынешним временам — отличнейший!

Доктор с удовольствием посмеялся, рад был, что Гробовский начал шутить. Посмеялся, и хитро прищурился:

— Я так понимаю, если не на поводе, тогда — по железной дороге?

— Верно! — хлопнул в ладоши Алексей Николаевич. — В самую точку бьешь! Да, там тоже патрули! Однако же, поезда сейчас ходят плохо, народу битком… Поди, всех проверь!

— Но и тюки с кожей — не котомки! Заметны!

— Так! Но ведь есть место, которое не проверяют… Вот, посмотри…

Поручик вытащил из ящика комода кусок кожи с клеймом «А и Ко», тот самый, что передал ему Петраков, а тому — доктор. Так сказать — вещдок!

— Ну, Иван Палыч, ничего не замечаешь?

— Да ничего, — доктор пожал плечами. — Кожа, как кожа. Я ее уже несколько раз видел.

— А ты внимательней посмотри!

— Ну-у… Вот, тут разметка углем… Ясно же — портные мелом размечают, сапожники — углем…

— А с чего ты взял, что это вообще — разметка? — хохотнул сыскарь. — Ну-ка, подумай. Откуда еще уголь может взяться? А?

— Черт побери! — Иван Палыч ошарашено всплеснул руками. — Так паровоз же!

— Точнее — тендер! — торжествующе уточнил Гробовский. — Вот там они все и везут! Паровозная бригада прикормлена. Ночью остановятся на тихом разъезде… перегрузят…

— На дрезину! — доктор уже сообразил, что к чему. — И потом — в схрон. А поезд — местный, уж точно не экспресс. Так, что, я полагаю, Алексей Николаич, паровозную бригаду ты уже нашел?

— Ну, пока нет еще… Но, найду, в этом не сомневайся! Всенепременно найду. Ты чай-то пей! Да можешь и с сахаром…

— Карточки! — Иван Палыч вдруг стукнул себя по лбу. — Вчера ж только был в управе! Забыл взять. А ведь их еще отоварить надо… Там же, в городе — в деревне-то они кому и нужны? За дюжину яиц уже двадцать пять просят! А фунт масла — десять рублей! А раньше — шестьдесят копеек был… А зарплата у нас с тобой, Алексей, — триста пятьдесят! Вроде, и хорошая… Но, маленькая. С таким ценами — не сладить никак.

— Так и поезжай завтра в город, — улыбнулся Гробовский. — На «Дуксе» своем туда-сюда живенько обернешься. Меня заодно отвезешь.

— Ох ты какой, Алексей Николаич, хитрый! А бензин-то у меня уже того… На самые крайние вызовы. Нобели, знаешь, тоже цену ломят — будь здоров! Так что уж завра — на поезде…

— Ну, на поезде, так на поезде, — покладисто согласился поручик. — Только надо пораньше, с утра… Да, Иван! Ты там, в Комитете, попроси хоть какой-нибудь револьвер. Все равно, какой. Вещица нынче не лишняя.

* * *

Все свои дела в Зареченске доктор уладил неожиданно быстро: получил и жалованье (или, по-теперешнему — зарплату) и продуктовые карточки, а кроме них, еще и наряды на питание больных, на кое-какие лекарства и на бензин. Последнее радовало — завтра можно было ехать заправляться, да еще и прихватить с собой. Правда вот, есть ли сейчас у Нобелей бензин? Добраться до складов, спросить — все же далековато, да и поезд уже…

Высматривая извозчика, Иван Палыч увидел вдруг стоявший напротив управы грузовик с открытой кабиной и укутанным тентом кузовом. Повезло — сидевший в кабине усатый шофер в кожанке явно кого-то дожидался…

Перебежав улицу, доктор вскочил на подножку:

— Друг, где заправлялся? У Нобеля?

— Там, — солидно кивнул водитель.

—