Бог безвременья - Жаклин Холланд

Когда Пироска узнала, что действительно нужно Эру, она ушла из избушки. Вернулась она с трупом только что убитой выхухоли и, встав над Эру с животным в руках, взяла со стола нож и разрезала его. Она влила кровь в рот Эру, и тот, полусонный и полудикий, проглотил ее с жадным отчаянием голодного младенца.

После этого мальчики остались с Пироской, и она давала им то, в чем каждый из них нуждался. Спокойного наблюдательного Вано она научила применять травы и прислушиваться к отзвукам грядущего, готовить лекарства и чаи, припарки и настойки, и квас, который они пили из бочки. А безмолвного сердитого Эру научила выплескивать свой гнев за рубкой дров, яростно рыдать, гоняясь за мелкой дичью себе на пропитание, и с рычанием избавляться от страданий, ощипывая перья с птиц, которые Пироска использовала вместо пуха. Со временем раскаленное добела пламя ярости Эру угасло, превратившись в потрескивающие угли. Пироска научила его снова говорить и не вздрагивать, когда ему протягивают руку.

Все это произошло задолго до того, как я поселилась у них, и я узнавала их историю медленно, по частям, точно так же, как учила их язык, чтобы разговаривать с ними. Горюя по отцу и брату и тоскуя по дому, я сначала вела себя очень тихо и замкнуто, но терпение и доброта моих товарищей растопили мое сердце. Мы вместе занимались мелкими повседневными делами – ухаживали за животными, развешивали белье, обмазывали глиной стены хижины, очищали шкуры от маленьких блестящих мускулов кроликов и лисиц, – и благодаря дружескому отношению братьев у меня в душе воцарялся мир.

Вскоре я узнала, что Эру такой же, как я. Мы оба жили за счет крови других, и оба отличались необъяснимой силой и быстротой. Именно Эру научил меня охотиться, используя свои физические возможности, научил меня не думать головой, а доверять своему телу, чтобы бежать быстрее, прыгать выше, набрасываться на жертву с большей внезапностью, чем мне представлялось возможным. Вместе мы загоняли серн и благородных оленей в ловушки и по очереди валили кабана на землю, стараясь не напороться на его коварные клыки. Я полюбила Эру как брата, но он в то же время пугал меня. Он был дик и неистов. Вместо того чтобы бежать от опасности, он мчался ей навстречу, отплевываясь, насмехаясь и искушая судьбу. В нем всегда кипела разрушительная ярость, он с трудом ее сдерживал, часто она выплескивалась наружу, и тогда он прогонял своим ревом медведей и с безрассудной свирепостью вступал в схватку с волками. А потом, залитый кровью животного и своей собственной, смеялся над глубокими ранами от когтей на своем теле и костями, торчащими сквозь разорванную плоть.

Вано, наоборот, не был похож ни на меня, ни на своего брата. Вано ел обычную пищу два раза в день. Его раны заживали долго, и если от Эру, как густой дым, исходила ярость, то безграничное спокойствие Вано очищало воздух, как ветер. Вано был vremenie, одним из тех, чей век недолог, но его нельзя было назвать обычным человеком. В моих глазах он был самым необыкновенным из всех нас – провидцем, пророком, священнослужителем без сана. Вано я тоже любила, но не только как брата. Я любила его как отца и брата, и еще как-то, сама по молодости не понимая как.

Вано гулял со мной по лесам и по берегам рек, поднимался на скалистые утесы в любое время года, и учил меня, точнее пытался научить тому, что узнал у Пироски. Он рассказывал мне о древнеславянских богах, которых монастырь скрывал и пускал о них дурную славу, о лучезарном свете, который несет жизнь и который все объединяет, и о грядущем, которого жадно ждет мир, все живые существа и наши собственные тела.

Я верила всему, что он говорил, но не слышала слов ветра, и звезды не разыгрывали передо мной свои представления. Мои таланты как ученицы Вано проявились только в том, чтобы смешивать пигменты из камней, коры и ягод и рисовать символы заброшенных славянских богов, о которых он рассказывал мне мимоходом: Белобог, бог света, чей символ походил на гнездо из переплетающихся букв Г; Чернобог, окаянный бог тьмы, конца и безвременья, – его символ напоминал голову козла с алмазом между рогами. И другие: Мокошь, мать сыра земля, и Велес, который по лесам ходит и во всякой воде плавает.

Вано рассказал мне об Эру. Рассказал, что когда они были совсем маленькими, то жили в деревне в одной жаркой стране. Однажды появился странник, который увел Эру в лес и убил его. Тело Эру нашли, похоронили и оплакали всей семьей и деревней, но затем, спустя какое-то время, он вернулся, весь в комьях земли, и не ел ничего, кроме крови. Поскольку они были близнецами, и считалось, что между ними существует мистическая связь, обоих мальчиков увезли подальше от родной деревни и бросили. Затем их подобрали работорговцы и увезли далеко-далеко в эту холодную землю и продали. Жизнь Эру с раннего детства была полна жестокости, и это ожесточило его, прежде всего по отношению к самому себе.

Однажды, будучи еще подростками, мы с Вано увидели, как Эру бросился с водопада в реку с белой бурлящей вокруг огромных острых валунов водой. Мы, борясь со стремниной, вытащили обмякшее окровавленное тело Эру и положили его на травянистый берег, где он некоторое время лежал без сознания.

– Почему он так поступает? – рыдала я в отчаянии. – Это безумие. Он убьет нас всех.

Вано сидел молча, глядя в неподвижное лицо брата. Когда он наконец посмотрел на меня, лицо его было печально, а в уголках глаз блестели слезы.

– Эру, всегда только Эру, подвергался насилию. Тот человек, странник, он видел нас обоих – я его помню, – но выбрал он Эру. А потом в монастыре. Его так жестоко избивали. Они били его, изгоняя бесов. Били и мучили его во имя Христа, своего собственного избитого и замученного бога, о котором ничего не знали. Они видели, как быстро выздоравливает Эру, и еще больше били его. Он бы умер от этих побоев, я уверен, если бы мог умереть.

Он придвинулся к брату, затем лег рядом с мокрым неподвижным телом, чья смуглая кожа все еще блестела от речной воды.

– А теперь, – сказал он, взглянув на меня, – он продолжает делать то же, что они: избивать себя. Он думает, что создан для этого.

Лицо Вано скривилось