Бог безвременья - Жаклин Холланд

– Все успокойтесь. Лео, послушай, это просто кровь из носа, нечего бояться, – у меня невольно текут слюнки, и я почти чувствую соленый привкус крови на языке, – главное, дыши спокойно. Сейчас я снова дам тебе ингалятор. Там совсем немного, но хоть что-то. Это поможет.

Я понятия не имею, так ли это, но сейчас даже эффект плацебо не будет лишним. Я еще раз прыскаю из ингалятора, а затем беру его испачканную кровью руку и прижимаю ее к центру своей груди, затем делаю медленный глубокий вдох и так же медленно выдыхаю.

– Чувствуешь, Лео? Это мое дыхание. Мы будем дышать вместе, и я поделюсь с тобой своим воздухом, хорошо? У меня много воздуха, и я дам немного тебе. Просто смотри на меня и повторяй.

Я делаю несколько глубоких, медленных вдохов. Его красная рука поднимается и опускается на моей груди. Кровь капает с его подбородка, и я ненадолго задаюсь вопросом, от чего он раньше потеряет сознание – от недостатка кислорода или от потери крови. Он смотрит мне прямо в глаза, и мы делаем еще несколько долгих медленных вдохов.

– Чувствуешь? Не торопись.

Он дышит прерывисто, судорожно и быстро, с хрипом выпуская воздух, но не отрывает глаз. Начинает казаться, что его взгляд прикован к моему, словно поводьями, как будто он физически не может отвести его, пока я не отпущу эти поводья и не освобожу его. Выражение его лица становится странно пустым, а дыхание внезапно замедляется и становится спокойнее. Дети и деревья вокруг нас исчезают. Кровь становится все ярче и ярче; кажется, что она заполняет собой все, полностью поглощая поле моего зрения. Мне приходится делать усилие, чтобы не смотреть на нее, сосредотачиваясь на испуганных глазах Лео.

– Ну вот. Чувствуешь? Живительный воздух у себя в легких.

Его ручонка поднимается и опускается на моей груди. Теперь он дышит почти нормально. Тревожный фиолетовый оттенок губ блекнет, а потом остается только тень вокруг рта. Слезы все еще стоят у него в глазах, и одна скатывается по щеке, как жемчужина, но он уже не плачет.

– А теперь послушайте, – говорю я и, поворачиваясь к детям, все еще толпящимся вокруг нас в оцепенении, чувствую, как рвутся нити, приковывающие глаза Лео к моим. – Мы все почувствуем себя намного лучше, если просто успокоимся и будем дышать глубоко.

Лео в оцепенении сидит на траве, Рамона и Одри поливают его руки водой из бутылок, смывая кровь, а я собираю высыпавшиеся предметы обратно в рюкзак.

– Лео, давай я донесу тебя до микроавтобуса? – спрашиваю я, собрав все вещи.

Он искоса смотрит на меня большими темными глазами, все еще печальными и влажными, кивает, и я беру его на руки.

Позже, вернувшись домой, я передаю детей на попечение Рины и прошу ее помочь им подготовиться ко сну. Она бросает взгляд на Лео, шея которого все еще повязана окровавленным шарфом, молча кивает и проходит с детьми в гостиную.

Я приношу Лео сменную одежду из шкафчика и ненадолго оставляю его в ванной, чтобы он переоделся. Потом возвращаюсь в ванную, поднимаю его, сажаю на раковину и помогаю смыть запекшуюся кровь вокруг носа и рта.

– Как ты себя чувствуешь? Лучше?

У него подрагивает подбородок, но он кивает.

– С тобой часто такое случается, Лео? Тебе часто бывает трудно дышать?

– Только иногда, – говорит он, – но раньше у меня никогда не шла кровь из носа. Почему у меня из носа пошла кровь? Я умру? Однажды я видел на дорожке мышь, у которой из носа шла кровь, и Кэтрин сказала, что это из-за того, что она умирает.

– О нет, Лео. Нет, это не значит, что ты умрешь. У маленьких мальчиков иногда идет кровь из носа, и это вообще ничего не значит. Тебе не о чем беспокоиться.

Он ничего не говорит, просто задумчиво смотрит вперед.

– Тебе было грустно видеть ту умирающую мышь? Или тебя это встревожило?

На его подбородке появляются ямочки, а затем он кивает.

– Я ненавижу, когда что-то умирает. Это так грустно.

К моему удивлению, его глаза наполняются слезами.

– Я хочу, чтобы никто никогда не умирал, – говорит он страстно, а затем наклоняет голову вперед и начинает плакать.

– О, Лео, милый, – говорю я, растерявшись. – Лео, mon petit, тебя обнять?

Он жалобно кивает, и я беру его маленькое тельце на руки.

– Тебе не о чем беспокоиться, дорогой. Я обещаю тебе, ты не умрешь только из-за того, что у тебя идет носом кровь.

– Но все умирают, – говорит он, когда я опускаю его обратно. – Вы же знаете? Кэтрин сказала мне, что все живущие умирают.

– Почти, – признаю я, мягко кивая. – Но сначала они живут долго-долго. И только потом старятся, когда сделают все, что хотят.

– Иногда животные умирают, когда они не старые. И люди тоже.

Я чувствую, мне больше нечего сказать. У меня закончились запасы приятной полуправды, чтобы утешить этого ребенка. Почему его так волнует смерть? Возможно, Кэтрин была не так уж не права, желая уберечь сына от «патологических» тем.

– Ну, милый мой, – говорю я, беря его круглое лицо в свои руки, – сегодня мы оба живы, и мы здесь, в школе, среди друзей, скоро родители придут на нашу веселую вечеринку, но сначала нужно вздремнуть и хорошенько отдохнуть, чтобы потом вволю повеселиться. Хорошо?

Он закрывает глаза и кивает.

Я снимаю его с раковины и ставлю на пол.

– Пойдем? – говорю я, протягивая ему руку.

Он берет ее, и мы направляемся в гостиную.

Разобравшись с Лео, я подхожу к телефону и набираю номер Кэтрин Хардмэн, чтобы рассказать ей о приступе астмы и попросить захватить с собой сегодня новый ингалятор, но телефон занят.

Раздосадованная, я иду наверх в свою комнату умыться и переодеться. Я тоже испачкана кровью. На руках и шее остались полосы в тех местах, где Лео цеплялся за меня, пока я несла его на руках к машине, и большое пятно на передней части блузки, куда капала кровь из его носа.

Стягиваю испачканную рубашку, и запах крови обрушивается на меня. Я не могу пошевелиться и несколько секунд стою с рубашкой в руках – в желудке урчит, а пятна крови смотрят на меня, как множество красных соблазнительных глаз.

Я не пью кровь детей. Я не пью кровь детей.

Тем не менее я стою и прислушиваюсь к манящему зову кровавых пятен, и мой желудок стонет в ответ.

И тут я внезапно и с