Золотое время - Ирина Сергеевна Богатырева

И смотрит в глаза. Ждет. Молчит. Ильдар молчит тоже. Он помнит все как вчера. Каждое слово, каждый ее взгляд, закатывающиеся глаза, этот полубред, из которого она с ними говорила. Все он помнит. Но никогда не сможет это признать.

– Нет его, – сухо отрезает Белый, выждав и догадавшись, что Ильдар ничего не скажет. – Я его грохнул. Как она и сказала. Тогда же. Я.

Буни

Я не помню уже, когда это началось. Кажется, была осень, пора перегонки оленей. А может, была весна, и пора ставить защиту на людей и животных. А может, ничего этого не было, просто много всего накопилось – и требы, и обряды, и новые дети появлялись, и их надо было правильно принять, и новые люди уходили за реку, и их надо было правильно проводить… Много дел у камсы, но беда в том, что камсы не было.

Ее не было не день и не два. Несколько месяцев уже люди ее не встречали. И, не встретив, шли ко мне.

– Камса где? Зачем ее прячешь?! А не прячешь, так сама камсой будь! Столько людей в родах, столько дел! А ты сидишь и ни о чем не думаешь! Камса была, она все про всех знала. Камсы не стало – тебе ею быть.

Что мне было отвечать людям? Камса меня учила, но не доучила. Я знала многое, но не все. Я не готова была ее заменить. Я не умела находить имя ребенка. Не могла сложить очистительный костер. Не знала, как наладить оленей, чтобы ушли в зиму и вернулись с приплодом и без потерь. Я мало что знала, оказывается.

Вот ты сидишь сейчас в доме, в тепле. За окном у тебя лениво кружится снег. В твоей кружке остывает чай. Ты слышишь, как за стенкой у соседей бурчит телик, думаешь, что написать в своей сети, отвечаешь на письмо или договариваешься о встрече с друзьями. На зимнем небе твоем слепо светит зимнее, ленивое солнце. И ты не задумываешься о правилах и обрядах. Не держишь их в голове. Кто-то все сделает за тебя. Откроет двери. Наладит связь. Вдохнет жизнь, в конце концов, когда будет нужно, и все заработает, заживет и закрутится. И тебе не придется ни о чем думать, ведь ты просто Волла.

Я тоже так жила, хоть уже и не была Воллой. Я, как и ты, ни о чем не знала и не думала. Была камса, которая запускала мир. Были боги, которые его поддерживали. Зачем тут я? К чему? Мое дело маленькое. Я садилась на оленя и ехала в лес.

Но все стало по-другому. Люди пришли, они были злые, мир застыл, дети жили без имен, олени не шли на пастбища. Нужна была камса. И мне пришлось ею стать. Я села на своего Тагу, взяла в поводе своего Багу и поехала за людьми. Я не сказала им, что я ничего не умею. Я делала то, что они от меня ждали, и ехала дальше. Ничего, говорила я себе. Еще один дом, еще одно стадо, еще одна свадьба, роди´ны и похороны. А потом я вернусь и найду тебя, Камса, где бы ты ни скрывалась, среди живых или мертвых, среди людей или богов. Потому что нельзя нас бросать. Мы не кутята, чтобы нас бросать.

Я не знала еще тогда, чего это мне будет стоить.

С мертвыми просто, главное, помнить одно: нельзя им смотреть в глаза. Запомни это на всякий случай, Волла.

В остальном же с ними гораздо проще, чем с живыми. Они приветливее, потому что им уже нечего скрывать. Они гостеприимнее, потому что у них ничего нет. Они душевнее, потому что уже все знают. Про себя. Про тебя. Про то, кто кому каким был братом. У них уже ничего нельзя изменить, поэтому они имеют свободу быть собой. Живые ее не имеют.

А еще они никогда не обманывают. Просто запомни, в будущем пригодится, Волла.

– Садись, подвезу с ветерком!

Старший брат Варны резко затормозил возле меня на развороте, подняв снежную пыль. У него были большие железные сани без оленей. Они рычали и ревели на ходу.

– Только это вот надень, ослепнешь. – Брат цыкнул сквозь зубы сигарету и протянул мне шлем, какой был на нем самом: черное забрало, в тонированном стекле – узкие горизонтальные щели для глаз. Такие очки носят охотники за морским зверем, кому долго приходится ходить в снегах.

– Какими судьбами? – спрашивал брат, когда я примостилась сзади него, обхватив за талию, и мы понеслись.

Ветер шумел в ушах, снег белой волной расстилался по обе стороны, мотор ревел. За шумом плохо было слышно даже свой голос, приходилось кричать:

– Я камсу ищу, нашу камсу! Она пропала. Не видел здесь?

– Я не знаю. А чьих она была? – кричал брат в ответ.

– Камсы не чьих, они сами!

– Чего? Не слышу!

– Камсы сами по себе!

– Если не из Камлаков, то тут она не появится! Тут Камлаков чертог, Пырра дальше, Тойгоны еще дальше. Через распадок – там ильчи. А подальше – вон, видишь пятиэтажки, – там боги. Ну, кто раньше в богах жил.

– Куда же мне идти, где искать?

– Я тебя к нашей камсе свезу, у нее спросишь!

Вокруг замелькали дома – въехали в поселок. Он выглядел привычно: все себе такие дома ставили, к каким привыкли при жизни. Были там дома постарше и помоложе. Кто-то поставил походную палатку из шкур и так жил. За домами в клетушках стояли олени. По улицам бегали собаки. Других животных не бывает у мертвых. Поодаль, как призраки, проступали из снежной дымки серые, безликие стены домов для богов.

– Я там, если что! – крикнул брат и махнул в проулок, который мы только что проскочили. – Если вдруг заплутаешь. Так-то я тебя всегда встречу.

– Спасибо.

Мы остановились у леса.

Лес был простой, обычный, привычный совсем лес, кроме одного – туда не шли тропы, не было человеческих следов. Лес стоял стеной. Мертвые туда не ходили. И то верно: для чего им лес? Дичи не надо, огня не надо. Не нужен человеку лес, если оттуда брать нечего.

– Хорошие сани, – сказала я, снимая шлем. Брат свой не снял, и я не боялась встретиться с ним взглядом.

– Ваще мощь, писят лошадок! Я Варне показывал, он тоже заценил. Сделать хотел, да как такие сделаешь – соляра нужна. У вас там же никакой соляры.

– Варна… Он у вас тоже