Золотое время - Ирина Сергеевна Богатырева

Но в это мало кто верит. Больно уж они непохожие. И живут не так, и оленей не держат, а охотятся на них, как на лосей диких. И одежда другая, и сами другие. Так что если и вышли они из нас или мы из них, это было очень давно и уже стерлось, время сделало нас разными.

А вот что правда – что ильчи всегда рядом с нами и всегда нам враги. Раньше, говорят, мы в других краях жили. Не таких холодных и не таких лесных. Но пришли ильчи и стали нас выживать. Мы уходили все дальше на север, где ильчи не водились. Но они шли за нами по пятам, пока мы не оказались здесь. Тут они как будто успокоились. Потому что дальше что? – только зима и холод, как в Буни. И хлеб не растет, а ильчи без хлеба жить не могут. Помрут они без хлеба.

Так и стали мы жить по соседству. Тут мы, ильчины, там они, ильчи. Время от времени случались войны, вспыхивали и затухали, как тлеющий под землей огонь. И снова спокойно все жили. Это к ним, к ильчи, ходил брат Варны за шубами и браслетами для Золны. Ходил, да не вернулся. И это от них, от ильчи, прилетела последняя стрела, когда сам Варна оделся в боевую шкуру, хотя всю жизнь презирал войну.

Только это потом уже было. Не торопи меня, Волла.

Пока же Варна рядом со мной сидел и рассказывал, как ильчи напали на наши селенья – отомстить хотели за поход брата Варны. Десять лет копили силы, десять лет готовились к этому. И вот пришли, накатили толпой. Дома жгли, оленей резали, мужчин резали, женщин угоняли. И Варна вскрыл свой схран, чтобы раздать стрелы мужчинам. Он ненавидел войну, мой Варна, но он понимал: когда ильчи жгут дома, приходится платить дань Вире. Иначе останешься и без дома, и без жизни.

– Я тоже там был, сестра.

– И ты тоже стрелял?

– Я по людям не стрелял. Я вокруг, чтобы отпугнуть. Мои стрелы воют так страшно, что этого хватало. Да я и не меткий стрелок, ты же знаешь.

И все-таки один раз брат попал в человека. Ильчи уже дрогнули и уходили, их поток вытекал из селенья Камлаков, но один всадник почему-то замешкал, он поскакал на Варну, и тот выстрелил.

– Я попал в плечо. Я видел, как всадник упал. Это было очень страшно, сестра. Я никого не хотел убивать. Я так испугался, что потерял сознание. Я трус, сестра. Мой брат был прав. Я не умею убивать.

Если ты не убийца, это не значит, что ты трус, Варна, хотела сказать я. Не надо быть убийцей, чтобы быть мужчиной. Но я ничего не сказала. Я просто погладила его по голове.

– Как сейчас Злата?

– Так ты все знаешь? – Он вскинул на меня глаза и засмеялся. – Я тебе рассказываю, а ты все знаешь! Может, ты была там? Ну конечно, я забываю, что ты камса! Как же еще: ты там была, да? Признавайся!

Нет, я там не была. Но откуда-то я все знала. Камсы знают, что в их землях творится, даже пока их там нет, оказывается.

Всадник упал, и Варна стал падать тоже. Земля поплыла из-под ног, он стал за нее хвататься, пытался встать. Мужчины побежали к врагу, чтобы добить. «Не трогать! – из последних сил крикнул Варна. – Пленник! Мой!» И потерял сознание. Никто не решился перейти волю кузнеца. Пленника сволокли вместе с другими вещами, захваченными в бою, и отложили в трофеи, положенные Камлакам. Пленник лежал трупом, не то жив, не то мертв. Варна тоже лежал пластом, хоть и был жив. А этот, может, и умер, решили мужчины и сдернули с пленника тяжелый медный шлем, прикрывавший голову и шею.

Жидкое солнце брызнуло во все стороны, как будто откупорили сосуд. Жидкое солнце – без огня стало светлее. «Тьфу ты, баба!» – выдохнул кто-то.

Бледная девушка в боевых доспехах лежала перед ними. Бледная, ни кровинки, но живая. Чужая – но женщина. Ильчи, но невозможной красоты.

«Не прогадал с трофеем кузнец. Колдун же: все знает», – сказал кто-то с завистью.

Так в жизни Варны появилась Злата.

– Вот ты сидишь здесь как сыч, как гриб, сестра, а на дворе весна, – смеялся Варна. – Снег сошел. Бабочки проснулись. Злата стала вставать и выходить, на лес глядеть. Есть наконец стала!

– Где она живет? У тебя?

– Что ты! Если взять ее в дом, Золна отравит. Она при кузне, я сразу отнес ее туда. У меня на задах есть лабаз для продуктов и инструментов. Вот там наверху и живет.

Я вспомнила лабаз камсы в Буни. И ее дом в норе. Если наша камса найдется, она пойдет туда, в тот дом, к тому лабазу. А потом родится новая камса, все сместится, и мне самой туда идти, к тому дому и тому лабазу. После смерти мне там жить.

Но пока нашей камсы нет. И даже неизвестно, где ее искать.

– Она там не мерзнет?

– Злата? Не мерзнет. Там сено. Да ей многого и не надо было, она все спала. Только травы пила. Я ей травы варил и отпаивал. Рану лечил. Она недавно сама спускаться оттуда стала.

Его голос звенел, он был счастлив. В его жизни появилось солнце – златовласая ильчи. Просто сидя рядом, он грел меня, жарче печки. И вдруг вскочил, обнял, поднял и закружил по дому. Что-то больно впилось в грудь.

– Ай, отпусти!

Он поставил меня, я пошатнулась, но устояла. Запустила под рубаху руку – пальцы смазали выступившую из ссадины кровь. Это вдавился рогами крошечный хели, которого я носила на шее. Красный след проступал меж грудями.

Варна, по счастью, ничего не заметил.

– Ах, сестра! Ты чудо! Я сделаю крылья и прилечу к тебе! Нет, я сделаю тебе крылья тоже, и мы полетим вместе! Мы увидим сверху всю землю, далеко-далеко вперед! А сейчас я пойду. Но я вернусь. Тебе что-нибудь нужно?

Он уже выходил из дверей. Обрезки железных крыльев стучали в берестяной торбе у него за плечами.

– Нет, спасибо. Ты и так мне уже помог.

Он не понял или уже не слышал.

– Ты выходи, сестра! – кричал и смеялся он с поляны у дома. – Люди по тебе скучают! Прощай! Свидимся!

– Свидимся, – бормотала я замерзшими губами. – Прощай.

Я стояла, боясь шелохнуться. Обжигающее объятие Варны и острый укол рогов хели все еще горели на моей груди.