Ткач Кошмаров. Книга 6 - Юрий Розин

Он помолчал, переводя дух, его голос стал тише, шепотом, полным мрачного предзнаменования, но от этого каждое слово звучало лишь зловещее и неотвратимее.

Больше он ничего говорить не собирался, но это и не было нужно. Все стало понятно и так. На самом деле, было даже странно, что я не догадался сам.

Самый верный, самый быстрый и самый надежный способ не позволить Тихой Звезде выполнить условия вознесения — спровоцировать тотальную войну. Войну с применением нулевых бомб.

Эти переговоры должны провалиться с грохотом. Должна начаться финальная бойня, которую уже ничто не остановит. Города должны обратиться в стекло и пепел, миллионы — лечь в землю.

Вот его истинный план. Устроить этой планете такое тотальное кровопускание, чтобы она не смогла восстановиться еще многие десятилетия. Зер Ган предпочел увидеть ее мертвой и никому не доставшейся, но при этом заполучить обещанное Феором сокровище.

Подозревать нечто масштабное и циничное — это одно. Понять, что в реалььности все еще масштабнее и еще циничнее — совсем другое.

Это была игра, осознал я, глядя на свои бледные руки. Но не та, что велась на полях сражений взрывами Буйств или в дворцовых интригах шепотом в темных коридорах.

Это была игра на доске, где фигурами были целые города с их миллионами жителей, а ставкой — сама возможность будущего для миллиардов жизней.

Мои противники не просто были готовы жертвовать пешками. Они видели в этом массовом, расчетливом умерщвлении единственный логичный и эффективный путь к своей цели.

И чтобы противостоять им, чтобы хоть что-то им противопоставить, мне придется играть по их же правилам, на их поле. Понимание этого оседало внутри тяжелым, холодным слитком, оттягивающим душу вниз.

Я остановился на краю дорожки, глядя на желтоватые, теплые огни нашего лагеря, мерцавшие вдалеке меж стволами пальм. Один путь был очевиден, прост и прямолинеен — стать настолько сильным, чтобы одной лишь грубой, неоспоримой мощью сокрушать любые подобные замыслы, как молот дробит стекло.

Но эта мысль была призрачной, почти детской фантазией, утешительной сказкой.

Забудем, что достижение такой силы практически невозможно в вакууме, без контакта с другими сильнейшими. Забудем даже, что рассуждать о таких далеких далях, имея в распоряжении лишь восемь месяцев, было дико глупо.

Даже если бы я действительно стал очень и очень сильным, против меня встали бы целые системы, многовековые империи, существа, десятки и сотни существ, чья сила, влияние и готовность переступить любую грань превосходили все, что я мог бы собрать или создать в одиночку.

Значит, оставался лишь второй путь. Единственно возможный. Научиться манипулировать миром, событиями и людьми так же хладнокровно и эффективно, как они.

Стать архитектором реальности, кукловодом, дергающим за невидимые для большинства нити, направляя потоки в нужное русло. Принять их методы. Использовать их же оружие.

И здесь, в глухой тишине тропической ночи, под стрекот невидимых цикад, я мысленно провел ту самую черту, тонкую, но непреодолимую. Единственным, что теперь будет отделялть меня от кронпринца Холодной Звезды и ему подобных — неприятие решений, которые приведут к бессмысленной, тотальной бойне, к уничтожению всего и вся, при условии существования альтернатив.

Я не стану отдавать таких приказов. Не стану нажимать на тот самый спусковой крючок, если буду видеть перед собой хоть малейший, самый призрачный шанс избежать этого.

Я принял это решение и собирался придерживаться изо всех сил. Взвесил его на внутренних весах, ощутил его тяжесть и холод и принял.

Но вместе с этой холодной, железной решимостью пришла и тревога, тонкая и острая, как лезвие бритвы. Она шептала мне на ухо: «Принципы — это роскошь, которую не могут позволить себе сильные».

А потом спрашивала: «Как скоро мне придется поступиться этими принципами, и какую именно часть себя, какую последнюю крупицу того, кем я был когда-то, я буду вынужден отрезать и выбросить за борт первым, чтобы попытаться спасти все остальное?»

Я разомкнул пальцы, и плотная, звуконепроницаемая паутина из чистейшего Потока, что окружала нас, мгновенно рассыпалась на мириады сверкающих, как звездная пыль, частиц, которые тут же угасли в спертом ночном воздухе.

Сенк стоял на том же месте, его взгляд, полный немой, бессильной ненависти, был прикован ко мне. Хеда наблюдала за происходящим с каменным, ничего не выражающим лицом, но по легкому дрожанию в уголках ее губ я видел, что она прекрасно понимала, насколько облажалась.

Я подошел к Бариону, который сидел на прохладном каменном полу, прислонившись спиной к стене. Его дыхание было все еще тяжелым и прерывистым, но взгляд, хоть и затуманенный, уже начинал фокусироваться — сознание, преодолевая химический барьер, понемногу возвращалось.

Я наклонился, взял его под локоть и помог подняться, чувствуя сквозь ткань мундира, как все его тело мелко и часто дрожит от остаточного нервного напряжения и того адского пожара, что все еще бушевал в его крови.

— Забери свое угощение, Сенк, — сказал я ровно, возвращая кусок меренги обратно на тарелку. — Надеюсь, этот жалкий фарс того стоил.

Не дожидаясь ответа или новых колкостей, я развернулся и, почти неся на себе ослабевшего Бариона, направился к выходу из покоев Хеды. Мы медленно, шаг за шагом, прошли по освещенным тусклыми магическими фонарями гравиевым дорожкам до его временных покоев в нашем секторе лагеря. У резной деревянной двери я передал его в руки двум встревоженным слугам из его личной свиты, которые тут же выскочили нам навстречу.

— Уложите его. Дайте чистой воды, но ничего больше. Если он не придет в себя и не уснет в течение трех часов, найдите меня немедленно, — отдал я короткое, но не допускающее возражений распоряжение, и по их быстрым, почти паническим кивкам было ясно, что они поняли всю серьезность ситуации.

Затем я направился в свою собственную, гораздо более скромную комнату в другом крыле того же здания. Дверь закрылась за моей спиной с тихим, но отчетливым щелчком, и я намеренно задвинул тяжелый металлический засов.

Обстановка внутри была до аскетичности спартанской — простая деревянная кровать с тонким матрасом, грубый письменный стол, один единственный стул. Я сел на край кровати, закрыл глаза, отключив визуальное восприятие, и полностью сместил фокус своего сознания.

Ощущение собственного энергетического тела растворилось, сменившись призрачным, многогранным, словно у насекомого, восприятием одного из девяти моих отблесков — того, что постоянно, как тень, следовал за Юлианной.

Мое зрение восстановилось в мягком полумраке богато обставленного кабинета в королевском дворце Полариса. Юлианна сидела за массивным дубовым столом, изучая при свете единственной настольной лампы с абажуром из