Экспансия на позавчера - Алексей Небоходов

Орудие не пробивало, не замедляло навсегда и не убивало. Пауки не обращали внимания на выстрелы, не отступали, не боялись – они двигались с той же механической уверенностью, будто заранее знали исход. Будто оружие было для них не больше, чем попыткой жертвы продлить неизбежное.

– Бежим! – крик Лианы прорезал пространство, выдернув Ивана из оцепенения, и в следующее мгновение она уже схватила его за руку, дёрнула вперёд, заставляя бежать, заставляя отступать, не думая, не оглядываясь, просто двигаться вперёд, туда, где ещё оставался шанс выбраться. Сеть сопротивлялась.

Она цеплялась за их ноги, обматывала лодыжки, тянулась к ботинкам, липла к коже, будто живая, будто не просто удерживала, а пыталась слиться, вплестись в их тела, подчинить, заставить замедлиться. Воздух вокруг густел, становился вязким, наполнялся тяжестью, в которой любое движение требовало нечеловеческих усилий, словно пространство стало плотнее, словно само время сворачивалось, затягивало их, не позволяя сделать следующий шаг.

Но они шли. Не останавливаясь, не думая о том, насколько близко к ним смерть, не глядя назад. Капсула.

Иван увидел её первым – округлый, металлический контур, неровно отражающий свет. Единственное, что казалось реальным, твёрдым, неподвижным среди зыбкого, извивающегося кошмара вокруг. Она была так близко, всего несколько метров, и в этот момент сеть натянулась особенно сильно, искажая пространство и замедляя их бег. Но Лиана уже не отпускала его, продолжая тащить вперёд, продолжая рваться к спасению.

Они почти достигли люка, когда сзади раздался звук.

Не рёв, не крик, не сигнал тревоги – нечто иное, хриплое, вибрирующее, лишённое эмоций, но наполненное чем-то, что ощущалось на уровне инстинктов, на границе понимания. Жажда. Голод. Раздражение от того, что добыча ускользает.

Лиана ударила по панели, и люк с тихим шипением открылся.

Она бросилась внутрь, едва успев пересечь границу шлюза, а за спиной Иван уже чувствовал движение, ощущал, как что-то тёмное, огромное тянется к нему. Как сеть извивается, пытаясь дотянуться в последний момент. Как вытягиваются конечности существ, нацеленные на него, как пространство вокруг сжимается.

Иван прыгнул вперёд, сгруппировавшись, не думая и не рассчитывая, а просто подчиняясь импульсу. В следующую секунду он влетел внутрь капсулы, ударился плечом о стену, развернулся, захлопнул люк, ударил по запирающему механизму.

В тот же миг что-то тяжёлое, огромное врезалось снаружи, металл дрогнул, прогнулся внутрь, но выдержал.

Внутри повисла тишина.

Только тяжёлое дыхание, только удары сердца, только осознание, что они остались вдвоём, окружённые неизвестностью, запертые внутри этого небольшого, холодного пространства, в то время как снаружи, в темноте, их ожидала смерть.

Капсула содрогнулась. Её двигатели взвыли, прорезая вязкую, почти осязаемую тьму, и в следующий миг она сорвалась вверх, вырываясь из гравитационного плена этого мёртвого, искалеченного мира, оставляя позади клубящийся мрак, паутину, застывшие в ней силуэты, слишком тонкие, слишком чужие, чтобы напоминать людей.

Пространство словно сжалось, втягивая их обратно, отчаянно цепляясь, не желая отпускать, и на мгновение показалось, что оно сомнёт их, захлопнет в этом месте, раздавит вместе с капсулой, превратив их в ещё одну застывшую оболочку среди множества тех, что остались висеть в сети. Но затем ускорение вырвало их наружу. Воздух за бортом превратился в тянущуюся пустоту, гравитация ослабла, и капсула стабилизировала подъём, окончательно покидая поверхность планеты.

Внутри стало тихо.

Они не сразу поняли, когда именно настала эта тишина. Сначала был рёв двигателей, давящий на барабанные перепонки, пробивающийся сквозь гул крови в висках, затем удары снаружи, словно чьи-то тяжёлые конечности всё ещё пытались прорваться внутрь, затем приглушённые шумы, похожие на треск растягивающейся материи, как если бы пространство само не хотело их отпускать, но спустя несколько секунд всё стихло, и осталась только глухая, давящая пустота, заполненная их дыханием и стуком сердец.

Иван прижимался спиной к металлической переборке. Его руки всё ещё были напряжены, пальцы сжимали бесполезное теперь оружие, а в глазах застыли страх, недоверие, неготовность принять, что всё действительно закончилось. Лиана стояла напротив: её плечи тяжело поднимались и опускались, дыхание оставалось сбивчивым. У неё глазах мелькал тот же страх, то же ощущение нереальности происходящего, только в нём уже сквозило осознание, что выбора у них больше нет, что они остались вдвоём.

Их взгляды встретились. В этот миг между ними больше не было слов, потому что язык был бессмысленным, потому что слова не могли выразить ни ужаса, ни облегчения, ни той звенящей пустоты, которая медленно проникала внутрь, вытесняя последние остатки адреналина, заменяя их чем-то более глубоким, более пугающим. Они действительно выбрались. Они действительно живы. Но теперь остались только они.

Лиана сделала шаг вперёд, сначала медленно, затем быстрее, как будто пересекала невидимую грань, как будто преодолевала последнее сопротивление, которое сковывало её движения, удерживало её на месте. Она не думала и не колебалась. Не попыталась осмыслить происходящее – просто сорвалась с места, схватила его за ворот, вцепилась в него так, как будто только он был сейчас реальным, как будто только его тепло могло вытеснить из неё остатки ужаса.

Её губы прижались к его губам с отчаянием, в котором не было ни нежности, ни просьбы, ни осторожности. Это не было поцелуем ради удовольствия, это было столкновение. Слияние – подтверждение того, что они ещё существуют, что их тела всё ещё здесь, что они не стали оболочками, высушенными, оставленными в сети.

Иван не отстранился – он ответил. Его пальцы сомкнулись на девичьих плечах, затем скользнули по спине, сжали её, прижимая к себе сильнее, ближе, как будто между ними могла остаться пустота, способная снова их разделить. Их дыхание смешалось, сердца бешено колотились, а тела искали друг в друге спасение, границу, за которую они не хотели переступать, но которая теперь стала единственным, что связывало их с жизнью.

Им не нужны были слова. Им не нужен был смысл.

Они не искали объяснений и не задумывались, что будет дальше, потому что «дальше» могло и не существовать. Они остались вдвоём, в этом замкнутом пространстве, среди металла и бесконечной тьмы, среди мёртвых звёзд и холода, который окружал их со всех сторон.

Они не могли позволить пустоте завладеть ими. Их тела сами знали, что делать.

Люди двигались, не задумываясь и не анализируя. Они не пытались осмыслить происходящее, словно инстинкты взяли верх, словно сознание отступило, уступив место чему-то более древнему, более сильному, чем страх, память, или боль. Их руки метались, рвали ткань, сбрасывали с себя всё лишнее, всё, что мешало,