Полдень XXI век, 2009 № 7 - Арцун Акопян

class="p1">— Ну, это, знаешь... — растерянно развел руками Михалыч. — Фу ты, даже слов не подберу! Я рад, конечно, только странно все это. Да и тетки разные бывают. Может и вправду жить возьмет, а может, продаст тебя иноземцам на «запчасти». Искать-то тебя некому — ни родни у тебя нет, ни документов.

— Она усыновить меня хочет.

— Без документов? — хмыкнул Михалыч.

— У нее в милиции знакомые есть, через неделю все бумаги будут.

— Это она тебе так сказала?

— Нет, мы вместе в детскую комнату милиции ходили, там ее знакомый инспектор меня долго расспрашивал: кто я, откуда и как здесь очутился...

— Ну, если в милицию... Хотя в наше время всякой сволочи везде полно. Ты говоришь, что бумаги через неделю сделают?

— Это не я, а тот дядька говорил.

— Ну, не важно. Вот и давай не будем пороть горячку.

— Это как? — вскинул влажные глаза Петька.

— А так. Пусть эта Полина Викторовна с документами хлопочет, а ты пока живи, как жил. Если она и вправду тебя в сыновья к себе определила, то недельку потерпишь. А ежели врет, то здесь тебе безопасней будет. А через недельку мы поглядим, что к чему. Пусть все утрясается само собой.

— Само собой, — как эхо откликнулся Петька.

— Да не горюй ты, Петька! Всякие чудеса на свете бывают, может, и смилостивится Господь над тобою — усыновит тебя Полина Викторовна, заживешь нормально, в школу пойдешь...

— Ага, за двойками, — хихикнул повеселевший Петька, вгрызаясь в рогалик.

— Ну, не без того, — усмехнулся Михалыч, отхлебывая горячий чай. — Ну да ты парень башковитый, недолго в двоечниках проходишь. Зато жить будешь по-людски, есть когда хочется, а не когда удастся. Может, и рост твой...

— А чего рост? — насторожился Петька.

— Как это чего? Мы с тобою уже года три знакомы, тебе четырнадцать скоро, а ты как был метр с кепкой, так и остался. А все потому, что ни жизни, ни еды нормальной ты не видел. А вот поживешь как все люди, тогда и подрастешь наконец!

— Угу! — улыбнулся Петька, но глаза его оставались серьезными.

— Ну вот и расшевелился! — обрадовался Михалыч. — А то сидит, куксится... Чай вон совсем уже замерз.

— Не-е, не замерз, — отхлебнув, сказал Петька.

— Пей, не болтай! — шутливо прикрикнул Михалыч. — И нос держи выше, даже если совсем плохо будет. Иначе лучше сразу помереть, чем...

— А не страшно? — перебил разглагольствования Михалыча Петька.

— Чего?

— Умирать не страшно?

— Ну ты и вопросик задал... — Михалыч растопыренной пятерней поскреб в затылке, взъерошив и без того всклокоченную шевелюру. — Я; Петь, свое отбоялся, когда жену с дочкой маленькой похоронил и сам чудом жив остался. Вот с того дня я смерти не боюсь, а жду...

— А чего ее ждать-то? Вышел вон на крышу да и прыгал бы!

— Нет, Петя, это не по мне. На моей душе и так грехов масса, а самоубийство — этот грех самый тяжкий, неискупный.

— Почему? — тихо спросил Петька.

— Видишь ли... — начал Михалыч, но тут раздался приглушенный металлический лязг: кто-то стучал по входной двери.

— Во, кажись, Витек пришел! — вскочил со стула Михалыч. — Я пойду, открою, а ты чай допивай, — добавил он, выскакивая за дверь.

Петька послушно отхлебнул из стакана, прислушиваясь к доносящимся из-за двери звукам. Было слышно как лязгнул отодвигаемый засов и радостный голос Михалыча приглашал гостя войти, тот что-то тихо говорил в ответ. Снова прогремела входная дверь, и кирпичные стены подвала донесли звуки приближающихся шагов. Петька торопливо допил чай и с недоеденным рогаликом плюхнулся на диван — лицом к двери, которая тут же распахнулась, и на пороге возник щуплый невысокий мужичок с большой пластиковой сумкой в руках.

— Проходи, Витек, проходи, тут все свои, — подтолкнул сзади Михалыч застывшего при виде лежащего Петьки гостя. — Знакомьтесь, это вот Петька, а это Витек...

— Здрассьте, — сиплым голосом пролепетал Витек, не сводя глаз с мальчишки.

— Здравствуйте... — Петька, дожевывая остатки рогалика, равнодушно оглядел внезапно оробевшего гостя. — Михалыч, я подремлю чуток, вы не гремите уж, ладно?

— Ладно, ладно, — добродушно прогудел Михалыч, отбирая у Витька сумку. — Хотя у тебя под ухом из пушки стрелять можно — спишь как убитый. Знаешь, Вить, тут пару недель назад вентиль на трубе прорвало, а там давление будь здоров. Вода лупит со страшным свистом, а Петька даже не проснулся!

— Хватит врать-то... — Петька проглотил последний кусок и демонстративно отвернулся к стенке. Почти сразу дыхание его стало тихим и ровным.

— Уснул, — тихо проговорил Михалыч. — Ладно, Витек, садись, не маячь в дверях. Только тихо, не разбуди малого.

— Слышь, Серега, а он кто? — Витек, все так же не сводя глаз со спящего Петьки, рухнул на ближайший стул.

— Как кто? Пацан, сам не видишь?

— Вижу, не слепой! А что за пацан? Откуда взялся?

— От верблюда! — сердито отозвался Михалыч, выуживая из сумки начатую бутылку водки. — Нет, Витя, сегодня выпивки не будет. Разве что по чуть-чуть, для поправки здоровья...

— Да хрен с ней, с водкой! Ты толком можешь объяснить, откуда этот Петька взялся?

— Ну откуда в наше время беспризорники берутся? — пожал плечами Михалыч, выкладывая на стол разнокалиберные банки и свертки. — Из интерната сбег, а до того с родителями жил, только погибли они давно. О, колбаска! Я уж и забыл, какова она на вкус...

— Подожди ты с колбасой! Давно ты с ним знаком?

— Да около трех лет, а что? — Михалыч недоуменно глянул на Витька, отставив в сторону изрядно полегчавшую сумку.

— А странного ты за ним ничего не замечал?

— Да что ты привязался? Самый обыкновенный пацан! Две руки, две ноги, одна голова! Чего тебе еще? — распалялся Михалыч, не замечая, как начал говорить в полный голос.

— Да тише ты!!! — зашипел на него Витек. — Чего ты орешь?

— А чего ты привязался? — понизив голос, забормотал Михалыч. — Прямо как следователь на допросе, ей-богу...

— Ладно, не кипятись, — миролюбиво улыбнулся Витек, отрезая ломоть хлеба. — Давай лучше поедим, а то меня с утра так загоняли,