Полдень XXI век, 2009 № 7 - Арцун Акопян

— Ты мне зубы-то не заговаривай! — Петька еще раз сплюнул и шагнул через порог мимо отступившего внутрь Михалыча. — Лучше скажи, на какие шиши пил? Опять пьянчугу какого-нибудь обобрал?

—Да Господь с тобою. Петь! — испуганно перекрестился Михалыч и, захлопнув дверь, задвинул тяжелый засов. — Я ж слово давал, да и менты мою физиономию наизусть знают, враз заметут. На Галерее я был, рисовал малость, да кореша вот встретил...

— Какого кореша? — притормозил Петька перед металлической лестницей, ведущей куда-то вниз.

— Старого своего кореша, мы с ним еще с университета знакомы. Сто лет не виделись, а тут вот встретились. Да чего ты стоишь, идем! Там друган вчера жратвы всякой натащил, конфет, рогаликов твоих любимых...

— И кто же твой кореш? Рокфеллер?

—Дворник он, Петя. У метро павильоны новые знаешь ведь? Вот к этим павильонам он и приставлен. Платят немного, зато жратвы и выпивки навалом. И живет там же, в подсобке ...

— Как это — живет?

— Дак, Петь, он такой же бомж, как и мы с тобою, — ни жилья, ни документов. Хозяин документы на сына своего оформил, а Витька за сынка пашет. И всем хорошо — хозяину экономия и Витьке жилье с кормежкой.

— Да, повезло. — Петька уверенно затопал по ступенькам, Михалыч, сопя, двинулся следом. Некоторое время они молча шли по подвалу, скудно освещенному тусклыми лампочками. Маленький Петька уверенно двигался среди лабиринта разнокалиберных труб и вентилей, покрытых каплями влаги, перешагивая лужицы на цементном полу, грузный Михалыч двигался следом. Наконец перед Петькой возникла еще одна дверь, точная копия входной, только надпись была другая — «Операторская». Петька потянул на себя ручку и очутился в просторной комнате с нехитрой обстановкой: видавший виды стол с газетой вместо скатерти и заваленный пакетами, разнокалиберными бутылками и объедками; вокруг стола стояло несколько разномастных стульев, рядом с дверью расположился старый громадный диван с выпирающими пружинами, в углу за грязной занавеской виднелся широкий самодельный топчан.

— Та-ак... — протянул Петька, разглядывая царящий на столе хаос. — Хорошо вы тут вчера гуляли, а? Кореш-то твой где?

— Дак с утра на работу убег, я его проводил, а сам прилег — голова с отвычки разболелась...

— Надо думать, — хмыкнул Петька, плюхнувшись на жалобно заскрипевший диван.

— Дак я чайку заварю? — засуетился Михалыч.

— Ага, поставь...

— А может, ты поесть хочешь?

— Не-а, не хочу я...

— Ну, как хочешь. Счас я... — Михалыч схватил со стола мятый алюминиевый чайник, сгреб в охапку маленький чайничек для заварки и выскочил за дверь. Что-то приглушенно скрипнуло, зашумела льющаяся вода. Петька скинул сапоги и лег на диван, положив голову на мягкий подлокотник. Закрыл глаза, но тут же открыл вновь, глянул на вошедшего Михалыча.

— Петь, да ты спишь совсем...

— Не-е, просто прилег...

— Ты погоди спать-то, чайку сперва попей с рогаликом, а тогда и покемаришь.

— Ой, а я и забыл, что ты еще и рогаликами богат! — Петька повернулся на бок, подложив локоть под голову.

— Есть немного, — усмехнулся Михалыч, пристраивая чайник на самодельной газовой плитке — куске широкой металлической трубы с рассекателем в верхней части и подведенном через вентиль толстым резиновым шлангом внизу. — Повезло мне вчера на «галере», два этюда какому-то забугорнику продал, да еще эскиз на заказ сделал.

— Ну, ты точно Рокфеллер!

— Не-ет, Рокфеллер у нас ты — вон какой нарядный! Где ж тебе так подфартило прибарахлиться?

— Да так... — пожал плечами Петька. — На тетку одну наткнулся, она приют хочет для ребят сделать.

— Не бедная, видать, тетка...

— Ага. А пока комиссии всякие документы проверяют да дом под приют ремонтируют, она ребятам едой да шмотками помогает, иногда к себе ночевать зовет.

— Так это ты у нее ночь пропадал?

— Ага, — зевнул Петька.

— Ну и как тебе в домашней обстановке?

— А что есть дом? — вздохнул Петька.

— О, да ты прямо философ! — хмыкнул Михалыч и приподнял крышку зашумевшего чайника. — А все же, понравилось тебе у тетки этой?

— Ничего, жить можно... Только про сына своего все уши мне прожужжала.

— А чего сын?

— Убили его два года назад.

— Боже мой... Сколько же этому бедолаге было?

— Пятнадцать. Полина Викторовна одна его растила, зарабатывала неплохо, а Ленька к наркоте пристрастился. Ему кто-то давал, а потом деньги потребовал. А откуда он их возьмет? Не к матери же идти... Тогда ему показали квартиру богатую, ломик в руки дали, говорят — иди, отрабатывай долг. Сами на улице в машине ждали. А хозяин квартиры дома оказался. Как услышал, что к нему лезут, то прямо через дверь в Леньку из ружья шарахнул.

— Да, дела... — сокрушенно покачал головой Михалыч, засыпая заварку. — Ну вот, счас чаек заварим, и прошу к столу!

Михалыч ловко подхватил большой чайник с горелки, плеснул кипятку. Затем подхватил со стола два граненых стакана и выскочил за дверь. Петька лениво сел и нехотя надел сапожки. Затем перебрался на рядом стоявший стул. За дверью раздавался шум воды — Михалыч мыл стаканы. Из лежавшего на столе пакета Петька выудил подсохший рогалик, неторопливо зажевал.

— Ну, чего нос повесил? — вошел Михалыч, держа в руках мокрые стаканы.

— Да так, — пожал плечами Петька, глядя как Михалыч разливает по стаканам крепкий ароматный чай.

— Не темни, Петь, — Михалыч сел напротив Петьки и придвинул один стакан к себе. — Я же не слепой, вижу, что хочется тебе пожить по-человечески, в нормальной квартире, поспать в чистой кровати... Так ведь?

— Ага... — не то выдохнул, не то всхлипнул Петька, опустив голову.

— Что ж поделать, малыш... Видно, не дано нам с тобою этого счастья. Судьба у нас такая, подвальная. И то счастье, что отсюда не гонят, в тепле живем, а не дохнем где-нибудь от холода. Вот и остается только терпеть... Впрочем, тебе-то, может, и повезет, если эта Полина Викторовна приют откроет.

— Она меня к себе жить зовет, — не поднимая лица, проговорил Петька.

— Чего?!

— Жить, говорю, зовет. С приютом когда еще решится, а тут...