Янтарная гавань - Виолетта Орлова

в несколько крат. Словом, они становились полидексянами без возможности самоопределения. И если для какого-нибудь вора и драчуна подобный судебный приговор еще мог бы оказаться полезным и благотворным, ибо, с одной стороны, он давал ему возможность учиться и работать, а с другой стороны – очищал беруанское общество от негативных элементов, то для Артура, увы, это решение представлялось поистине ужасным. Он не мог с ним смириться, и не только потому, что был невиновен. Поэтому уже сейчас, во время оглашения приговора, юноша твердо решил для себя: он сбежит, сбежит сразу же, как представится такая возможность. И пусть он будет в розыске, пусть будет подвергать свою жизнь опасности (ведь сбежавших арестантов могли отстреливать из арбалета), все равно он не поедет ни в какую Полидексу!

Женщины с некоторым сожалением смотрели на объект своего обожания – откровенно говоря, им всем хотелось хоть чуточку снисхождения. Но мужчины, напротив, были довольны, поэтому и дамы вскоре согласились со своими избранниками. В конце концов, раз уж адвокат от него отказался, значит речь действительно идет о страшном преступнике. Стоило ли в таком случае говорить о снисхождении?

Суд завершился, к Артуру тут же откуда ни возьмись подошли жандармы и повели его куда-то, но он не видел и не запоминал, ибо находился словно в тумане. Кажется, его завели в какую-то комнату для оформления документов. Здесь за столом важно восседал государственный коронер – человек, которого измученный юноша сейчас хотел бы видеть в последнюю очередь. Седовласый мужчина что-то старательно записывал на свитке, а когда привели Артура, то он поднял голову и с некоторым высокомерием покосился на вошедших.

– А вот и вы, мой мальчик, – произнес господин Рем холодным и отчужденным голосом. Юноша поморщился от отвращения; говорить с этим неприятным человеком ему отчаянно не хотелось. Удивительно, что коронер вновь стал обращаться к нему на «вы».

– Сейчас я подпишу вам все необходимые документы, подождите пару минут, – с издевательской вежливостью проговорил коронер. – Присядьте, а то, судя по вашему жалкому виду, вы валитесь с ног, – добавил он, но Артур не тронулся с места. Закончив свою рукопись, коронер медленно достал перо и картинным движением руки взмахнул им, прежде чем поставить свою изящную подпись. Затем он аккуратно свернул свиток и протянул Артуру:

– Теперь это принадлежит вам. Сюда будет записываться вся информация о вашей успеваемости и проведенных работах. Документ выдается на всю жизнь. Не вздумайте потерять его; в противном случае вас будет ждать суровое наказание.

Губы юноши скривились в презрительную усмешку. Он не только не вздумает, он сам выкинет этот мерзкий документ, как только сбежит. Очевидно, господин Рем догадался о бунтарских мыслях Артура и с наигранным сожалением покачал головой:

– Откровенно говоря, я всегда подозревал, что вы кончите плохо, молодой человек. Жаль только, мой несвоевременный отъезд из столицы помешал встретиться с вами до суда. Мне было бы весьма любопытно потолковать с вами без посторонних.

Артур замер, чувствуя, как от изумления и растерянности у него перехватывает дыхание. Заметив в глазах юноши неподдельный вопрос, коронер насмешливо приподнял тонкие брови.

– Да что с вами такое? Выглядите прескверно.

Артур лишь рассеянно качнул головой и медленно взял протянутый свиток. Мысли его путались.

– Заберите у Каду «Антикрыс», чтобы не травил задержанных, – едва слышно пробормотал клипсянин и добавил: – Куда мне идти?

Коронер холодно кивнул жандарму, отчего тот, с готовностью подскочив к Артуру, излишне грубо схватил арестанта за плечо. К чему теперь лишние церемонии, когда перед ним находился преступник, чья вина только что была официально признана?

– Пожалуйте за мной, – с издевательской фамильярностью сказал он.

– Прощайте, – в спину Артуру бросил господин Рем. – Вряд ли мы еще с вами увидимся в столице.

Господин Рем никак не прокомментировал фразу юноши, да и тот больше ничего не говорил. Заключенного опять вели куда-то, вокруг были люди, кажется, ему что-то кричали вслед… Но вот безжалостный конвоир привел его в закулисье, где было так темно, что человек, попадавший сюда из более светлого помещения, буквально терял способность видеть. Так и Артур, попавший в кромешную тьму, очнулся только тогда, когда его грубо втолкнули в какую-то клетку с крупными железными прутьями, где уже находились два незнакомых юноши.

Один был коренастый, веснушчатый, с покатым лбом, козырьком, нависшим над его глазами и придающий незнакомцу сходство с обезьяной, коротко стриженный, в высоких и совсем не оюньских ботфортах, в которых парень утопал почти по пояс, а другой, напротив, худощавый, даже тонкий, изящный, будто фарфоровая статуэтка, почему-то совершенно лысый и гладкий, высокий, в сандалиях на босу ногу. И если последний был одет очень легко – в одну лишь тунику, перехваченную на поясе кушаком и тонкие хлопчатобумажные штаны, то второй, казалось, пропустил тот факт, что в столице уже давно установилась теплая погода. Высокие сапоги, шапка, косо натянутая на уши, байковые штаны с ворсом и вязаный шарф, по всей видимости, уже давно не знавший стирки, составляли его чудный гардероб. Увидев, что в их компании пополнение, оба с дурашливой церемонностью встали со своих мест.

– Смотри-ка, Бабочник, это тот самый, что сегодня бил понт? – пробормотал низкорослый, на что лысый парень не менее загадочно ответил:

– А сам небось вальнул кого-нибудь по-тихому. Дать, что ли, ему в шнифт, чтобы не смотрел на нас так вызывающе, а, что думаешь, Жаба?

Артур решительно ничего не понял из всей этой белиберды, но все же подальше отошел от своих сомнительных соседей. Впрочем, и отойти было невозможно, ибо клетка, увы, оказалась слишком тесной для того, чтобы свободно разгуливать по ней – приблизительно на пять единометров в ширину и на столько же в длину. Поэтому Артуру пришлось довольствоваться тем, что он почти вплотную вжался в прутья, пытаясь рассмотреть сквозь них место, где он оказался.

– Не советую так близко подходить к ограде, скоро смотрины, а в обезьяннике только по центру более-менее безопасно, – фыркнул низкорослый Жаба.

Артур оглянулся на дотошного парня.

– А если то же самое, но по-беруански? – язвительно поинтересовался он, а парень закатил глаза.

– Забудь про Беру, столичный карасик, и, если не хочешь оказаться на мелководье раньше времени, принимайся за изучение новых слов. И придумай себе погремуху!

– Чего?

– Кликуху. Кличку. Ну, прозвище, иначе говоря.

– Не нужно мне никаких прозвищ, меня вполне устраивает мое имя, – спокойно возразил Артур.

– А если мы тебя вздуем? – вмешался Бабочник, недобро сверкая глазами.

– Попробуйте, – с нажимом ответил юноша, резко развернувшись к своим враждебно настроенным сокамерникам. Те с минуту смотрели на него, пытаясь, видимо, оценить, на чьей стороне