Холодная сталь - Линда Эванс

которой до нее были катори, исцелявшими больных и исполнявшими священные обряды, исцеляющие израненную душу, и единственная дочь которой, Сулеава, станет катори после нее, если они проживут так долго, отчаянно взывала к ее терпению. — В твоих словах есть мудрость, но нам нужно учесть гораздо больше, чем приказы Оракула. Возможно, Тот-Кто-Смотрит-Вверх так долго смотрел на звезды, что забыл взглянуть на лица тех, кому он передает слова Оракула? Посмотри на наш народ, акуле, — она обвела рукой пещеру Совета, — посмотри на нашу крошечную горстку, едва ли триста душ, и скажи мне еще раз, насколько необходимо посылать наших сыновей и наших жен в бой с существами, которые никогда не желали нам зла.

По собравшемуся клану пробежало волнение, порожденное удивлением и неуверенностью, которые разлетелись, как гонимый ветром снег.

Древняя Аневай, десять раз Прабабушка и старейший член правящего совета, заговорила со своего места по правую руку от Чилаили. — Как ты можешь говорить это с такой уверенностью, катори, если никто из нас никогда не разговаривал ни с одним из этих новичков, чтобы судить о таких вещах?

Чилаили набрала в грудь воздуха, чтобы заговорить, но слова застряли у нее в зобу, как длинный и острый шип урки, разрывающий сдавленное горло. Она взглянула в глаза дочери, поймала испуганный взгляд Сулеавы... И время бешено закрутилось, опрокидывая и погружая ее в ночь, которая изменила их обоих навсегда, ночь, которая бросила вызов тому, во что они так долго верили. То, о чем они еще не могли заставить себя сказать вслух, разве что друг другу, в строжайшем уединении — и всегда осторожно, подальше от гнезда.

В ту роковую ночь она и ее дочь покинули летнее гнездовье клана, чтобы отправиться на ночную охоту, первую для Сулеавы, Кровавую охоту, которую каждая молодая самка должна была совершать под присмотром своей матери — или опекуна, если мать девушки умерла. Многочисленные луны парили по небу, как рассеянная и далекая стая птиц, отбрасывая причудливые перекрещивающиеся тени, которые обманывали зрение, но Чилаили и Сулеава без труда разглядели подлесок за пределами их тщательно укрытого летнего гнезда.

Чилаили всегда охотилась ночью, как и Сулеава, единокровная. Большинство охотниц клана предпочитали дневную охоту, но ночь была тем временем, в котором род Чилаили преуспевал. Те, Кто Выше, сделали их такими в качестве эксперимента, как говорили ее Бабушки, чтобы посмотреть, можно ли заставить свирепого дневного охотника править и ночью.

Те, Кто Выше, преуспели, по крайней мере, в этом, создав праматерей Чилаили. Когда дневная звезда скрывалась за краем мира, только потомки Чилаили, способные видеть в темноте гораздо лучше, чем кто-либо другой, осмеливались охотиться на изрезанной трещинами территории родных владений своего клана.

Теперь настала очередь ее единственной дочери учиться ночному выслеживанию, и Чилаили почувствовала беспокойство еще в тот момент, когда они покинули гнездо, вооруженные только собственными когтями, как того требовал обычай. Пустые ножны на поясе и красивый нож, оставленный в хижине, которую они делили с дочерью, заставили Чилаили почувствовать себя голой, уязвимой, испуганной.

Весь день предзнаменования были плохими, но Кровавая охота всегда проводилась — по закону клана — в пятнадцатую годовщину появления на свет молодой девушки, никогда раньше и никогда позже.

Не сделать хотя бы попытку поохотиться, независимо от того, насколько больна или ранена девушка, означало стать отверженной, Тем Кто Никогда Не Охотится, без права голоса на Совете клана и надежды на продолжение рода. Чилаили видела, как матери уносили умирающих от лихорадки дочерей в глухие леса на родине своего клана, чтобы дать своим дочерям почетный статус охотниц, без которого даже сестры умирающей девочки были бы запятнаны и не замечены, когда придет время размножаться.

— Что случилось, Почтенная Мать? — спросила Сулеава, когда Чилаили, наверное, в сотый раз как они покинули гнездо, подпрыгнула от теней.

— Я не могу сказать наверняка, — пробормотала Чилаили, вглядываясь прищуренными глазами в освещенные луной тени. — Но я встревожена, дочь моя, и не доверяю предзнаменованиям. Сохраняй остроту ума и зрения, драгоценная, потому что в этой ночи что-то не так.

Не самые лучшие слова для нервного молодого кандидата, но Чилаили не могла солгать начинающей охотнице, которую она с такой любовью вырастила. Лучше быть откровенной и гарантировать, что ее ребенок будет вдвойне бдителен, чем промолчать и накликать полную катастрофу. Сулеава долго обдумывала это предупреждение, затем присела на корточки и с хрустом сломала молодое деревце, обрывая длинные тонкие иголки и ветки. Липкий смолистый сок намазал ее когти, вызвав гримасу, которая заставила улыбнуться Чилаили. Сулеава использовала острые края своего клюва, чтобы заострить один конец, сплевывая и вытирая клюв одной рукой, когда острый вкус сока вызвал у нее еще одну гримасу. В результате ее усилий у Сулеавы получилось крепкое древко толщиной с коготь в основании. Грубое копье, конечно, было не лучшим оружием, но для этой задачи годилось.

Чилаили одобрительно хмыкнула, одобряя решение дочери немедленно вооружиться, услышав опасения матери. Если предки будут благосклонны к ней, Сулеава стала бы прекрасной охотницей.

Они отправились на восток, Сулеава высматривала признаки добычи, пытаясь найти следы какого-нибудь несчастного существа, которое она могла бы убить и отнести домой. Они были примерно в шести часах пути от гнезда, когда ее дочь нашла едва заметный след, оставленный оленем вурпа — хорошая еда, ценная шкура, добыча с высоким статусом. Они отправились по следу вурпы, Сулеава шла впереди.

След становился все отчетливее, запах, температура и свежесть сломанных веток говорили о том, что вурпа уже недалеко, когда Чилаили осознала по крайней мере одну из причин своего беспокойства.

Она начала ощущать перемены в воздухе, которые говорили о приближении плохой погоды, но пока не могла сказать, насколько сильной будет буря. Когда они услышали первые отдаленные раскаты грома, Чилаили застыла на месте, ее зрачки расширились, а чувство страха перешло в настоящий испуг. Зловещий звук, прокатившийся по густому пологу леса, не был обычным раскатом грома. Это был непрерывный, гулкий рев, без малейшей паузы между отдельными всплесками звука. Далекая, мерцающая вспышка молнии была сплошным сиянием, дикой дымкой убийственного света, которая превращала ночь в адский день.

Такие бури, как эта, могли валить стофутовые[4] деревья с такой же легкостью, с какой детеныш ломает веточку в своих когтях.

Им нужно было укрытие — и быстро. Не говоря ни слова, она двинулась вперед, указывая дорогу, несмотря на то, что это должна была быть ночь выбора Сулеавы. Сулеава последовала за ней, теперь уже явно испуганная, в то время как Чилаили слегка наклонилась вперед, отчасти от страха, отчасти от