Сирийский рубеж 3 - Михаил Дорин

По коридору послышались громкие шаги. Я повернул голову и увидел, как в мою сторону быстро шла женщина. Она нервно поправляла причёску, осматривая коридор. Как будто проверяла его чистоту.

— Саша Клюковкин! Ну наконец-то ты к нам пришёл, — радостно меня встретила женщина и обняла.

Что уж сказать, на душе сразу стало тепло, вспоминая кто эта тётя. Зинаида Александровна, наша воспитательница. В моём прошлом мы их звали сокращённо «воспами». Но именно эту женщину между собой Клюковкин и его товарищи звали Зинсан.

Из воспоминаний моего предшественника можно сделать вывод, что это женщина — чудесный человек. Она старалась дать хоть какое-то понятие детям о материнской ласке.

— Как вырос! Как возмужал! Почему так долго к нам не заходил?

— Погряз в работе. Времени совсем не было.

— Ну ты в своём репертуаре. Хочешь пройтись? С детьми пообщаться?

— Да. Я ж для этого сюда пришёл.

Оставив шинель и фуражку в комнате воспитателей, мы пошли с Зинсан по коридорам детского дома.

Жили воспитанники интерната в комнатах до шести человек. Это можно сказать роскошь, так как в моём интернате в прошлом спальни были рассчитаны преимущественно на десять человек.

Девочки располагались на втором этаже, мальчики — на первом. Как сказала Зинаида Александровна после отбоя вход на второй этаж всем мальчикам запрещен.

— И вы думаете, все этот запрет соблюдают? — улыбнулся я.

— Ну до тебя многим здесь далеко. Помнишь, как ты умудрился где-то достать слабительное и подсыпал дежурным воспитателям, чтобы отвлечь их внимание? А потом оказалось, что ты добавил им фотораствор в чай.

Ну ты Клюковкин и засранец!

Войдя в одну из комнат, я оценил интерьер. Мебель включала видавший виды «гарнитур» из панцирных кроватей, тумбочек, стола и стульев. Имелось два встроенных деревянных шкафа для одежды, каждый на трех-четырех воспитанников. Пахло порошком, хозяйственным мылом и остатками «Дихлофоса». На одной из кроватей лежал зашитый-перешитый с одним глазом медвежонок и аккуратно сложенные вязанные носки.

— Присяду? — спросил я, указывая на железную кровать у окна.

— Это ж вроде твоя кровать. Можешь, конечно.

На кровать я так и не сел, а только подошёл к дужке и прикоснулся. По телу пробежал холодок. И не только, потому что таким является металл этой кровати. Я вспомнил, как ночью Клюковкин забирался на подоконник и смотрел вдаль.

— Ты всегда ждал, когда за тобой придут, Саша. И именно здесь.

В моём прошлом я делал тоже самое. Смотрел и ждал. Сначала маму. Потом папу. Потом кого-нибудь, кто может быть родственником.

А как нелепо звучал вопрос: ты любишь свою маму? Покажите мне её. Может, я и дам ответ. Тогда я и понял, что эти иллюзии о маме, которой нет, ни к чему.

— Иллюзии мешают жить, верно? — спросил я.

— Ты уже это и сам понял.

Но однажды, Клюковкин залез в личные дела и прочитал о себе. В документах моего предшественника сказано, что его мама умерла. А в личном деле было заявление со словами — «Отказываюсь от сына, потому что не могу…». Вот и не знаешь, что лучше.

Затем, когда стало понятно, что Клюковкин «свой собственный», он ждал пролетающий самолёт или вертолёт.

И всегда дожидался.

В комнате напротив послышался детский плач. Я повернулся и вышел первее Зинаиды Александровны.

В умывальнике стоял мальчик лет трёх-четырёх рядом с краном. Носки на нём были большие, майка сильно выстиранная и в двух местах заштопанная. Паренёк плакал, тыкая грязными пальцами снизу крана.

— В… вода не течёт, — плакал малыш.

Я заметил, что кран не был открыт. Как-то странно, что мальчик этого не понял. Но он всё продолжал тыкать пальцем в отверстие.

— Ты из деревни? — спросил я и малец кивнул.

Я аккуратно открыл кран и вода полилась.

— Его недавно к нам привезли. Забрали у пьяниц из деревни. У них ни водопровода, ни печки в доме не было. Как он выжил, не понятно, — сказала Зинаида Александровна, вытирая лицо мальчику.

Малец быстро убежал, а мы вышли из умывальника с воспитателем.

Дети закончили обедать и высыпали в коридор. Пока мы медленно шли и общались, каждый из них смотрел на меня то со страхом, то с восхищением.

Но вот чего нет в их глазах, так это любви. Их этому тяжело научить.

— Много проблем, верно? — спросил я.

— Как и всегда, Саш. Ты ведь знаешь, что в детском доме два типа детей. Есть те, кто всегда сбегает, думая, что вокруг одни враги. А есть те, кто из этих врагов делает себе друзей.

— Да. Что ж, я не просто так пришёл. Мне нужно к директору.

— Я за директора, Саша. И да, нам нужна помощь, — сказала Зинаида Александровна.

Проблемы в детском доме и правда были большие. Не хватает продуктов, дети всё чаще сбегают. Многие, кто выпускаются уже давно не находят себя в жизни.

— Большая часть старших детей курит. Иногда даже может прийти выпившим. И это в 14–15 лет. Я уже не говорю о драках и воровстве.

— Воруют деньги?

— Воруют всё. Недавно двоих чуть не забрали в милицию. Ограбили магазин, — нервничала Зинаида Александровна.

Теперь понятно, почему обратились к нашей части за помощью. Материальная поддержка, конечно, нужна. Но нужно именно взять шефство над детьми. Показать им, что они не брошены. Помочь определить свою судьбу.

— Поговори с ребятами и девчонками. Ты — пример для подражания. Тем более свой, детдомовский.

— Конечно, Зинаида Александровна. Давайте пойдём и поговорим.

Глава 14

Большого зала для общения с детьми в детском доме не было. Со всеми не поговоришь. Поэтому Зинаида Александровна кого смогла, того и определила на общения.

Я ожидал её в кабинете директора, где рассматривал фотографии и картины на стенах. Бросив взгляд на стол, мне попался на глаза интересный «доклад». Взяв большой пожелтевший лист, я с улыбкой прочитал информацию, которую доводила одна представительница детского дома.

— Группа 3-го класса. Отряд «Красное знамя». Командир отряда — Ватрухина Зина, — прочитал я первые строчки, выведенные красивым почерком и разными цветами.

Судя по всему, дети рассказывали о состоянии дел в группе. Здесь были указаны и звеньевые, и речёвка отряда, и достигнутые успехи.

— Очередную годовщину Великой Революции мы встречаем добрыми делами и хорошей учёбой, — прочитал я дальше.

Да, в моём прошлом такого не