Орден во всю спину 3 - Константин Владимирович Ежов

Сейчас, среди руин и запаха пороха, этот молчаливый "тигр" Консорциума, известный своей жестокостью и холодным умом, стоял в центре внимания, будто на сцене театра. Ветер трепал края его окровавленного белого костюма, и в этой картине было что-то завораживающее. Он наклонился, поднял с земли пулю и, чуть улыбнувшись, произнёс:

– Диверсанты, значит, наконец решили нацелиться и в меня?

Его окружение замерло, ошеломлённое словами. Значит, покушение устроили они – та самая теневая группа, о которой ходили лишь смутные слухи? Та легенда, что будоражила организации?

Ланский повернулся к Людвигу Булавкину. Его улыбка не потеплела, но в ней появилось что-то насмешливое:

– А ведь ты, как её агент, даже не знал, что твой клиент – сверх. Глупец. Покойся с миром. В этой эпохе нет места тем, кто ничего не стоит.

Он схватил Людвига за волосы и, будто это было делом обыденным, прижал к его глазу ствол пистолета. Глухой хлопок, короткий вскрик – и тишина. Людвиг обмяк, как кукла, у которой обрезали нити.

Руки Ланского были в крови – алая жидкость стекала по пальцам, оставляя липкие следы, быстро темнела на воздухе, отдавая металлическим запахом. Ветер разнёс этот запах по руинам, смешав его с гарью и пылью. В этом жесте не было ни малейшей спешки – лишь холодное равнодушие человека, привыкшего вершить судьбы чужих жизней.

***

Прямо сейчас Ярослав Косой стоял на крыше высотки, ошеломлённо глядя вниз. Его глаза расширились, когда он увидел, как Ярослава Журавлёва, не теряя ни секунды, поднялась с винтовкой в руках и стремительно развернулась. Будто заранее знала: второй попытки прикончить Владимира Ланского у неё всё равно не будет – даже если продолжит стрелять, исход предрешён.

И вдруг – секунду спустя – чёрное дуло винтовки перевернулось и поднялось прямо на него. Холодный стальной глаз прицела уставился в грудь Ярослава, и парень ощутил, как спину пробило холодным потом. Ветер гнал запах гари и пыли, но сквозь него он словно физически почувствовал убийственное намерение, идущее от девушки.

Косой оцепенел. Конечно можно было вызвать тень и защититься от угрозы, но и палиться не хотелось. Так и стоял разрываемый двумя почти противоположными желаниями. Сердце бухало в груди, словно пыталось вырваться наружу. В голове крутилась одна паническая мысль:

"Стой! Разве ты не должна стрелять ещё раз в Ланского, раз уж первый выстрел не сработал?! Почему ствол смотрит теперь в меня?!"

А Ярослава Журавлёва стояла спокойно, будто не она только что пыталась свести счёты с самым опасным человеком Консорциума. Её лицо было отрешённым, словно решение уже принято. Она потерпела поражение – и теперь для неё не существовало дороги назад.

Выстрел расколол воздух оглушительным треском. Металлическое эхо прокатилось по крышам, сдало звонким отголоском в ушах. Но выстрел оказался пустым – пуля просвистела мимо, даже не задев Косого.

Он замер, потом нервно сглотнул. Знал слишком хорошо: с её мастерством промахнуться в упор – невозможно. Значит, она сделала это намеренно. Но зачем? Чтобы отрезать его от возможного выхода? Чтобы показать всем, что теперь они по разные стороны? Или… всё дело в Любови Синявиной?

Мысли метались в голове, как перепуганные птицы. И вдруг – новое потрясение. На вершине небоскрёба, куда только что исчезли тени, появилась Любовь. Она словно нарочно махнула Косому рукой, как будто приветствовала старого знакомого, а затем схватила Ярославу Журавлёву за запястье и потащила её прочь – в глубину тени. И в следующее мгновение обе растворились.

Косой остался один, ошарашенно таращась на пустую крышу. Его дыхание сбилось, лёгкие горели от ветра и страха. А внизу, по улицам, уже катился гул: многочисленные отряды боевиков Консорциума Ланского слаженно и быстро шли в его сторону.

– Эй! – голос его сорвался на визг. – Вы, значит, просто уйдёте? Даже не подумаете взять меня с собой?!

Броневики ревели моторами, сапоги били в такт по асфальту, металлические детали оружия звенели в унисон. Картинка становилась всё мрачнее.

– Чёрт возьми, – выдохнул Косой, чувствуя, как к горлу подступает отчаянный ком. – Вам-то легко, вы оба сверхи, улетите хоть по воздуху, хоть сквозь стены! А обо мне хоть на секунду подумали? Нет?! Да, он опять забыл, что сам тоже уже точно сверх. Потом оглянулся на стремительно приближающиеся ряды и хотел то ли рассмеяться, то ли разрыдаться.

– Грандиозная афера… – выдохнул он, понимая, что оказался пешкой, брошенной на поле боя, где все играют в свои игры, а его жизнь никого не волнует.

Честно говоря, Косой и представить себе не мог, что Любовь Синявина и Ярослава Журавлёва окажутся заодно в такой авантюре. Даже покушение Журавлёвой на Владимира Ланского потрясло его меньше, чем сама мысль о том, что эти две девушки действуют в паре.

В голове сразу всплыл момент их первой встречи: тогда он просил заменить Валентина Бастона кем-нибудь другим для экспедиции. И именно тогда Любовь Синявина бросила быстрый, почти незаметный взгляд на Журавлёву. Никто, кроме Косого, этого не уловил.

Позже, когда вся компания сидела у костра и доедала рыбу, Ярослава протянула кусок Любе, словно заботилась о ней. А однажды, когда на Любовь кто-то начал наезжать, Журавлёва шагнула вперёд без колебаний, встав грудью за подругу, так сказать.

Тогда Косой подумал: ну, солидарность – бабы друг за друга держатся. А выходит, всё было куда хитрее. Они знали друг друга заранее, готовили почву и теперь разыгрывали целый спектакль!

Они, конечно, не раскрывали всех деталей своей игры, но и того, что было, хватило, чтобы обвести вокруг пальца и его, и Станислава Хромова, и даже Людвига Булавкина.

Любовь Синявина выглядела самой обычной девушкой. Привлекательной… настолько, что он, зная кто такой в сравнении с ней даже в голову не брал её как цель, чего не скажешь про Журавлёву. Но и там пролетела птица обломинго. Люба, хрупкая, тихая, почти незаметная. Но в то же время, когда сотни солдат частной армии падали в мясорубке, она сумела дойти до самого конца. Разве это не должно было насторожить? Улики валялись прямо под ногами, только он, идиот, их не замечал. А теперь, после всего увиденного, пазл сложился, и каждый обрывок картины ударил в голову, словно тяжёлый булыжник.

Грудь