Шурик 1970 - Петр Алмазный

Я выложил цитрусовые в вазу, борщ поставил в холодильник. Извлеченную из гущи говядинку порезал тонкими ломтиками. Господи! Скажи мне кто еще неделю назад, что я буду добывать для какой-то бабы борщ — со смеху бы лопнул. Видно, тут все дело в том — какая именно баба. Для иной не то, что борщ, звезду с неба достанешь…

Уже стемнело, а Зины все не было. Я уже начал беспокоиться и даже пару раз подходил к телефону, чтобы побеспокоить театральную Татьяну Ивановну. Но удержался. Тем более, Зина сказала, что у них сегодня вечером — съемка для кабачка. А съемка, кажется, в Останкино. Прям под телевышкой.

И тут телефон сам разразился веселой трелью. Я схватил трубку:

— Зина?!

— Фигина! — узнал я голос Дуба. — Тимофеев, где тебя носит?! Целый день звоню, застать тебя не могу. В общем так, выяснили мы про твоего угонщика. Шпана местная. Уже привлекался за попытку угона. Машину твою хотел угнать по наводке. Наводчика не знает, впервые видел. Наводчик велел отогнать машину в гаражи на окраине. За работу обещали стольник. Авансом дал червонец.

— Ну и что дальше? — спросил я после довольно долгой паузы.

— Составили словесный портрет заказчика и отвели в милицию с чистухой. На нем еще два угона и так, по мелочам. Напарника своего тоже сдал.

— Ну и какой он?

— Кто?

— Заказчик. Ну, на фотопортрете.

— Да так, обычный. Стрижен коротко, нос ровный, глаза карие, усы рыжие. Ничего определенного.

— Так что, меня теперь вызовут в поли… в милицию?

— Зачем?

— Для показаний? Он же мою машину хотел угнать, мы ж его с поличным взяли.

— Не, мы тут с ребятами подумали… Зачем оно тебе? Машину он вроде не попортил, взять с него нечего. Пусть получит свою условку за прошлые дела и гуляет, пока снова не попадется.

Я подумал, что в словах Дуба был резон. Связываться с правоохранительными органами мне как-то не хотелось. Но условка — это как-то слишком гуманно.

— Ладно, с тебя причитается. Позвоню еще, — пообещал Дуб и отключился.

Я вышел на балкон перекурить. Ночная Москва радовала огнями. Не лепота, конечно, но красиво. От созерцания чуть не пропустил момент, когда в дверь позвонили.

Я открыл дверь. На площадке стояла Зина. С букетом и… вся в слезах.

— Зиночка, что случилось? — сказал я, принимая супругу в объятья.

— Меня… меня оштрафоваааалииии, — прорыдала она, содрогаясь всем телом и царапая мне подбородок розовыми шипами.

— Как? За что?

— За юуууубкууууу…

Я провел рыдающую Зину на кухню, бросил розы на холодильник. Саму усадил на табуретку, накатил ей в стакан вискаря. За неимением колы добавил лимонада. Она выпила, кажется, помогло. Но начала икать. Наконец, смогла объяснить причину трагедии, сообщила, икая:

— Маринка из Франции вернулась. Пришла вся такая, ик… Мы все попадали! Костюм — отпад! Блузка, жакет и мини-юбка. Все в тон. Ик. А у нас съемка для кабачка. А мне надеть нечего. Не будешь ведь в одном и том же два раза подряд. На нас же страна смотрит. Я и говорю, мол, Марин, одолжи сняться. Дала! Переоделись. Ииик. Оператор увидел, чуть в обморок не упал. Едва слюнями не подавился. Съемка получилась — отпад! Все визжали от восторга. А вечером главный приехал материал смотреть, а с ним этот козел Суропин из минкультуры. Тоже смотреть стал. Главному понравилось, а Суропин меня в мини увидел и ногами топать начал. Про аморалку кричал. Требовал переснять. А как тут переснимешь, когда все разбежались, все вечером в спектаклях заняты. И меня вырезать нельзя по хронометражу. Я там в двух эпизодах. В общем, оставили, как было, ик. Он, когда уезжал, обещал докладную написать. Написал. Позвонили, велели наказать. Меня за это гонорара лишилииии… За юбкуууу…

Супруга снова залилась слезами, пришлось дозу вискаря повторить и даже увеличить.

— Да не расстраивайся ты! Подумаешь, гонорар…

— Ага! Двенадцать рублей!

— Да забудь ты! — погладил я Зину по щеке нежно. — Что деньги? Зато ты супер-пупер шикардос на экране будешь! У тебя ножки — глаз не оторвать.

— Правда? — Зина перестала реветь и посмотрела на меня своими глазищами. — Тебе нравятся мои ножки?

— Очень! У тебя — самые красивые в мире ножки! И мини тебе очень идет!

Зина совсем перестала плакать и улыбнулась.

— Самые красивые? В мире? Правда?

— Точно тебе говорю! Тебе срочно нужен новый костюм с мини. И пару юбок! — решил я.

Зина снова улыбнулась. Ну да, именно за такие улыбки мужики теряют головы и совершают великие подвиги. И великие же глупости.

— Спасибо, дорогой. Ты такой славный, Шурик! А теперь покорми меня. Я такая голодная! Что у нас покушать?

— Борщ! — сказал я гордо и открыл крышку кастрюльки.

Зина вдохнула ядреный запах и заскулила от восторга.

Утро выдалось великолепным! Я заблаговременно поставил оба будильника на десять, вытащил шнур телевизора из сети. Суббота ж! Выходной! Так и проспали почти до десяти. Зина пробудилась первой, ну и снова нежно отблагодарила меня за борщ. Похоже, что утренний секс в нашей молодой семье станет доброй традицией.

После близости она улеглась на спину, вся такая голая, разгоряченная, прекрасная. Густые каштановые волосы рассыпались по подушке.

Я вздохнул, натянул трусы и пошел на кухню варить кофе. Сыпанул в турку молотого от души, добавил сахара, залил кипятком, поставил варить. Когда над туркой показалась пена, Зина сама прибежала на запах.

— Шурик! Что это?

— Кофе, бразильский, — сказал я гордо, разливая ароматную жидкость по чашкам. — Погоди, сейчас сливок добавлю.

Зина сделала глоток и закатила в восторге глаза.

— Тимофеев, ты меня удивляешь все больше и больше! Ты где такому научился? Ты где такое достал? Это даже вкуснее чем в останкинском буфете.

Объяснять женщине, выросшей на растворимом кофе (если еще повезет купить) прелести настоящего бразильского кофе, вареного в турке, было бесполезно. Я просто сидел и смотрел, как красивая голая женщина пьет утренний кофе со сливками. И мне было офигенно хорошо.

— Шурик, на работу меня отвезешь? — спросила Зина, допив вторую чашку и собираясь в ванную.

— Конечно! Сейчас подгоню к подъезду. Только покурю.

Я вышел на балкон. Достал пенал, открутил