Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти - Фред Сейберхэген

– Был бой, – поясняет доктор. – Вы были ранены, но я спас вам жизнь.

– Ладно. Хорошо.

Боль и головокружение потихоньку отступают.

– Как и следовало ожидать, вы испытываете затруднения при разговоре, – удовлетворенным тоном отмечает доктор. – Вот, попробуйте-ка прочесть это.

Он поднимает карточку, покрытую ровными рядами значков – видимо, букв или цифр. Я хорошо вижу каждый символ, но они не значат для меня ничего, ровным счетом ничего.

– Нет, – в конце концов говорю я, закрывая глаз и откидывая голову на ложе. Я отчетливо чувствую, что все здесь настроены ко мне враждебно. Почему? – Что стряслось? – не унимаюсь я.

– Мы все – пленники, находимся внутри машины, – слышу я голос пожилого. – Хоть это вы помните?

– Да, – киваю я. Воспоминания брезжат в памяти, но совсем смутно. – Меня зовут?

Старик издает сухой смешок, будто испытав облегчение.

– Почему бы не Тад – от Тадеуш?

– Тад? – переспрашивает доктор. Я снова открываю глаз. Уверенность и решительность доктора растут: я что-то сделал или, наоборот, не стал чего-то делать. – Вас зовут Тад.

– Мы пленники? – спрашиваю я у него. – Пленники машины?

– Берсеркера, – вздыхает он. – Это вам что-нибудь говорит?

В дальнем уголке рассудка это слово что-то означает для меня, но его значение непереносимо. Приходит спасение – я засыпаю.

Вновь пробудившись, я чувствую, что силы возвращаются. Стол пропал, я лежу на мягком полу этой комнаты или камеры, белого места заключения конической формы. Оба робота стоят сбоку от меня, не знаю почему.

– Эцог! – вскрикиваю я вслух под напором нахлынувших воспоминаний. Я находился на планете Эцог, когда на нее напали берсеркеры. Механические агрессоры вынесли нас семерых, в числе прочих, из глубокого убежища. Воспоминания остаются смутными и путаными, но при этом непередаваемо ужасными.

– Он проснулся! – снова говорит кто-то. И снова женщины шарахаются от меня. Старик поднимает трясущуюся голову, чтобы поглядеть на меня оттуда, где совещался с доктором. Молодой здоровяк вскакивает на ноги, лицом ко мне, сжимая кулаки, будто я представляю для него угрозу.

– Как вы себя чувствуете, Тад? – окликает доктор. Потом, поглядев на меня, сам же и отвечает: – Он в порядке. Девушки, помогите ему поесть, кто-нибудь. Или вы, Холстед.

– Помочь ему?! Боже!

Черноволосая девушка прижимается спиной к стене, стараясь оказаться как можно дальше от меня. Две другие женщины склонились над раковиной, стирая в ней чье-то одеяние. Бросив на меня беглый взгляд, они снова поворачиваются к раковине.

Голова моя забинтована не просто так. Должно быть, я выгляжу просто жутко, лицо мое чудовищно изувечено, раз все три женщины не испытывают ко мне ни малейшей жалости.

– Кто-нибудь, покормите его, – теряет терпение доктор. – Все равно придется это сделать.

– От меня он помощи не дождется, – заявляет здоровяк. – Есть же предел всему!

Черноволосая девушка начинает пробираться ко мне с другого конца помещения. Взгляды остальных устремлены на нее.

– Ты собираешься? – удивляется крепыш, тряхнув головой.

Она движется медленно, будто ей больно ступать. Несомненно, она тоже пострадала во время боя: ее лицо покрыто застарелыми, рассасывающимися синяками. Опустившись на колени рядом со мной, она направляет мою левую руку, помогая мне есть, и дает воды. Правая половина моего тела не парализована, но почему-то не слушается меня.

Когда доктор снова подходит, я интересуюсь:

– А мой глаз? Он будет видеть?

Доктор поспешно отталкивает мои пальцы от повязки.

– Пока что вам придется обходиться левым глазом. Вы подверглись операции на головном мозге. Позвольте предупредить: если вы сейчас снимете повязку, последствия могут оказаться крайне пагубными.

По-моему, он говорит о повязке на глазу как-то уклончиво. Почему?

– Ты больше ничего не вспомнил? – спрашивает у меня черноволосая.

– Вспомнил. Перед падением Эцога говорили… Иоганн Карлсен возглавил флот. Оборонять Солнце.

Все смотрят на меня и ждут продолжения. Но они же должны лучше знать, что произошло.

– Карлсен выиграл сражение? – с мольбой спрашиваю я. Потом сознаю, что мы все еще в плену. И плачу.

– Новых пленных сюда не доставляли, – сообщает доктор, внимательно наблюдая за мной. – Думаю, Карлсен побил берсеркеров. По-моему, этот самый берсеркер сейчас удирает от человеческого флота. Что вы чувствуете в связи с этим?

– Что? – Неужто вместе с грамотностью я лишился способности понимать слова? – Радость.

Все чуточку расслабляются.

– Когда нас швыряло туда-сюда во время сражения, вы раскроили себе череп, – сообщает старик. – Вам еще повезло, что тут присутствует знаменитый хирург. – Он кивает в сторону доктора. – Машина хочет оставить нас всех в живых, чтобы изучать. Она дала доктору все необходимое для операции, и, если бы он позволил вам умереть или стать паралитиком, ему пришлось бы несладко. Да, сэр, машина ясно дала это понять.

– А зеркало? – осведомляюсь я, указывая на свое лицо. – Должен видеть. Насколько скверно.

– У нас нет зеркала, – говорит одна из женщин возле раковины таким тоном, будто это моя вина.

– Ваше лицо? Оно вовсе не обезображено, – возражает доктор. Его слова звучат убедительно – то есть звучали бы убедительно, не будь я полностью убежден в собственном уродстве.

Я жалею о том, что эти добрые люди должны мириться с присутствием такого монстра, ведь у них и без того хватает горестей.

– Простите, – бормочу я, отворачиваясь от них и пытаясь спрятать лицо.

– Так ты и в самом деле не знаешь, – вдруг подает голос черноволосая, долго наблюдавшая за мной и хранившая при этом молчание. – Он не знает! – Голос ее пресекается от избытка чувств. – О… Тад. Твое лицо в полном порядке.

И в самом деле, на ощупь кожа вполне гладкая и нормальная. Черноволосая девушка с жалостью смотрит на меня. Под ее платьем виднеются идущие через плечо полузажившие ссадины, смахивающие на след от кнута.

– Кто-то поранил тебя, – с испугом говорю я. Одна из женщин у раковины издает нервный смешок. Здоровяк ворчит. Я поднимаю левую ладонь, чтобы заслонить свое ужасное лицо. Правая тоже поднимается, проводя по пальцам, лежащим на краю повязки.

Внезапно здоровяк изрыгает проклятие и указывает на открывшуюся в стене дверь.

– Машина хочет посоветоваться с тобой о чем-то, – резко бросает он мне. Он держится как человек, желающий рассердиться, только не осмеливающийся. Кто я такой, что я такое, если эти люди настолько ненавидят меня?

Я встаю на ноги. Я достаточно окреп, чтобы идти. Я помню, что я – тот, кто ходит беседовать с машиной один на один.

В коридоре она являет свое видимое лицо: два сканера и громкоговоритель. Я знаю, что окружен механизмами берсеркера – целые кубические мили, – несущими меня сквозь космос, и вспоминаю, как стоял на этом самом месте перед сражением и беседовал с ним.